Петербург. Андрей Белый
восьми лет; что-то, похожее на участие, шевельнулось в сердце Неуловимого…
В комнату вошел теперь Николай Аполлонович.
– «Ты куда?»
– «Я, папаша, по делу…»
– «Вы… так сказать…. с Александром… с Александром…»
– «С Александром Ивановичем…»
– «Так-с… С Александром Иванычем, значит…»
Про себя же Аполлон Аполлонович думал: «Что ж, быть может, и к лучшему: а глаза, быть может, – померещились только…» И еще Аполлон Аполлонович при этом подумал, что нужда – не порок. Только вот зачем коньяк они пили (Аполлон Аполлонович питал отвращение к алкоголю).
– «Да: мы по делу…»
Аполлон Аполлонович стал подыскивать подходящее слово:
– «Может быть… пообедали бы… И Александр Иванович отобедал бы с нами…»
Аполлон Аполлонович посмотрел на часы:
– «А впрочем… я стеснять не хочу…»
………….
– «До свиданья, папаша…»
– «Мое почтение-с…»
……………………
Когда они отворили дверь и пошли по гулкому коридору, то маленький Аполлон Аполлонович показался там вслед за ними – в полусумерках коридора.
Так, пока они проходили в полусумерках коридора, там стоял Аполлон Аполлонович; он, вытянув шею вслед той паре, глядел с любопытством.
Все-таки, все-таки… Вчера глаза посмотрели: в них была и ненависть, и испуг; и глаза эти были: принадлежали ему, разночинцу. И зигзаг был – пренеприятный или этого не было – не было никогда?
– «Александр Иванович Дудкин… Студент университета».
Аполлон Аполлонович им зашествовал вслед.
………………………
В пышной передней Николай Аполлонович остановился перед старым лакеем, ловя какую-то свою убежавшую мысль.
– «Даа-аа… аа…»
– «Слушаю-с!»
– «А-а… Мышка!»
Николай Аполлонович продолжал беспомощно растирать себе лоб, вспоминая, что должен он выразить при помощи словесного символа «мышка»: с ним это часто бывало, в особенности после чтения пресерьезных трактатов, состоящих сплошь из набора невообразимых слов: всякая вещь, даже более того, – всякое название вещи после чтения этих трактатов казалось немыслимо, и наоборот: все мыслимое оказывалось совершенно безвещным, беспредметным. И по этому поводу Николай Аполлонович произнес вторично с обиженным видом.
– «Мышка…»
– «Точно так-с!»
– «Где она? Послушайте, что вы сделали с мышкой?»
– «С давишней-то? повыпускали на набережную…»
– «Так ли?»
– «Помилуйте, барин: как всегда».
Николай Аполлонович отличался необыкновенной нежностью к этим маленьким тварям.
Успокоенные относительно участи мышки, Николай Аполлонович с Александром Ивановичем тронулись в путь.
Впрочем, оба тронулись в путь, потому что обоим и показалось, будто с лестничной балюстрады кто-то смотрит на них и пытливо, и грустно.
&nb