Игра на одевание. Николай Леонов
хорошем настроении. Расплатившись, поздравляют, желают хорошего вечера. Напряженные, но приятные дни.
Гуров слегка оттеснил Юдина и поставил перед свидетельницей чашку сладкого чая. Та отчаянно замотала головой:
– С позавчера не могу есть и пить, извините. Как родители Кати позвонили и пришлось примчаться в магазин. Внука сразу на мужа бросила! – Она махнула рукой. – Я живу в соседней трехэтажке, через арку от «Дома книги». Вход в подъезд, где торгуют колготками, со двора. Катя там покупает шерстяные Omsa. Такие, где много ден, знаете? Ей же ехать далеко было. Даже в джинсах холодно. Хоть и октябрь…
Лицо женщины было опухшим от слез, осунувшимся от бессонницы. Гуров видел такое много раз, встречаясь с друзьями, коллегами жертв, родственниками. Мало кто из них держался цинично, афишируя свою радость от кончины убитого. Большинство были в шоке от того, что все это случилось с ними, и искали возможность забыться в разговоре о погибшем в настоящем времени. Будто он еще продолжал жить.
Лев Иванович сделал глоток из своей чашки, ненадолго задержав ее в воздухе. И заплаканная женщина благодарно взяла со стола свою кружку, грея об нее красные ладони, и виновато улыбнулась:
– Когда побежала искать Катю, перчатки не взяла. А там все эти «ЛизаАлерт» со своими планами, квадратами, с умом одетые. Молодые. Крепкие. Мне казалось, я все тыкаюсь-мыкаюсь, ничего не понимаю… И почему-то было ощущение, что надежды нет.
Гуров не перебивал. Он всегда чувствовал момент, когда свидетель действительно погружался в свои воспоминания о тяжелом дне.
– Было много людей. – Лябинова шумно выдохнула. – Как всегда перед праздником. Люди покупали «Канун всех святых» Рэя Брэдбери, «Кладбище домашних животных» Стивена Кинга, «Иствикские ведьмы» Джона Апдайка…
Она сопровождала уверенным кивком каждое название.
– Что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил Юдин.
– Конечно. – Начальница Мельниковой простодушно кивнула. – «Вечеринку в Хеллоуин» Агаты Кристи. «Дракулу» Брэма Стокера. Рассказы, конечно, По, Конан Дойля. Но «Собака Баскервилей» вообще всегда хорошо идет.
– Ценное замечание, – свысока процедил Юдин. Как во всех интеллигентных советских семьях, агрессию в его кругу выражали в косвенной, иронично-язвительной форме.
Уловив издевательскую интонацию, Лябинова впервые смутилась:
– Это моя работа… Простите…
– Коллега! Можно вас?! – Гуров развернулся и вышел в коридор. Вспыхнувший от стыда и смущенный Юдин, опустив плечи, последовал за ним.
– Слушай, юное дарование! У тебя то ли профессиональной чуйки нет, поэтому ты не можешь отличить убийцу от человека, который сбился с ног, разыскивая жертву, и теперь горько оплакивает ее. Считай, калека. То ли ты профнепригоден, потому что мозгов нет. Если проблема с этим, уволься. Если же дело в опыте, закрой рот. Вникай в технику ведения допроса. И учись!
– Лев Иванович, я…
– …лишняя буква в нашем алфавите. Ты сейчас пойдешь