Зорич. Марина Кузьмина
ходу, ещё не подъехав, Иван обиженным, не своим голосом заголосил громко:
– Ваше благородие, да что же это такое?! Монголкам – им что: хоть землю пахать, хоть брёвна таскать, а это Воронок, Воронок! За что же ему такой позор?! Да я его лучше пристрелю! Ей-богу!
Казак с маху шмякнул папаху о землю. Есаул дёрнулся, заиграл желваками, но тут же одумался: «А ведь прав Иван». Окинул взглядом коня… «Стать-то какая, как будто родня моему Кисмету». Помолчал, но виду не подал: субординация, дисциплина и всё такое. Секунду помедлил, подозвал Корфа и извиняющимся тоном попросил его:
– Исидор Игнатьевич, в самом деле, это же форс-мажор какой-то! Вы только посмотрите на этого скакуна!
Корф из-под насупленных бровей покосился на Воронка и молниеносно оценил ситуацию, понял – вариантов нет, надо идти на уступки.
– А знаете, Евгений Иванович, я думаю, казак прав, это моя недоработка. Я снимаю свои претензии.
Сказал – и почувствовал облегчение. Слава богу, затушил. А то бог знает, казаки – народ лютый. Вон рожа-то какая зверская! И уступающе осклабился Заглобину, а тот с быстротой кошки, не слезая с коня, подхватил папаху, перекрестился и, лицом не дрогнув, помолчав, проронил:
– Спасибо, ваше благородие!
– Вот и славно. А тебе, казак, будет другое задание, и вот какое: надо объехать ту сторону Крутой. Соберись, выезжай сразу. Сегодня вернуться наверняка не успеешь. Переночуешь в дороге. Карабин возьми обязательно. И будь осторожен. С той стороны каменная осыпь, поползёт – не выберешься. Давай, Иван, счастливо!
Разошлись, довольные друг другом.
Глава четвёртая
Работа кипела. Казакам работать не привыкать. До работы охочие. Привычные с детства к пиле и топору, они к обеду проделали в густом ельнике большущую просеку, обрубив сучья, впрягали в лямки коренастых монголок, а те волокли стволы к месту закладки домов. После обеда сделали большой помост – козлы – и начали пилить брёвна на доски. Присмотрел Евгений Иванович и место для будущей бани. Далековато от домов, зато озерко рядом. Начали копать ямы под ледник и хранилище для будущих урожаев. Да и привезённые с собой семенные материалы надо сохранить до посева.
Плотно пообедав и накормив Воронка, Иван в тороки положил кусок сала, пару луковиц и сухарей, сунул туда же флягу воды и мешочек овса – для Воронка. Выехал сразу. Надо дальше проехать засветло. За ориентир взял громадную лиственницу, которая исполином возвышалась над остальным лесом. «До неё, – прикинул Иван, – вёрст пятнадцать, до вечера доберусь». По прямой, точно за нею, какая-то безлесая вершина.
«Вот и ладно, не собьёмся, не заплутаемся. Так ведь, Воронок?» Пока поле было ровное, ехал рысью, когда появились кустарники, перешёл на шаг. Спешить некуда. В дороге хорошо думалось, вспомнилась станица, вспомнил мать, двух сестриц-близняшек. Вспомнил деда, старого рубаку. Вспомнил с усмешкой его крепкие пальцы, которыми он цепко держал за ухо, а другой рукой добавлял ума по заднице. Да и было за что.