Не сдаётся душа. Леонид Абросимов
Станцию строили с учётом выхода на вторую линию. И с учётом тупиков и разъездов она получалась очень длинной. Ко всему прочему стали появляться перебои со снабжением хвойным пиловочником, пиломатериалами и даже рудстойками. Как временный выход из создавшегося положения применили берёзу. Это была стратегическая ошибка. Это была бомба замедленного действия. Никто не предполагал такого исхода. В открытом грунте хвойный лес стоял два года. За это время успевали и построить, и закопать. Берёза, даже толщиной пятьдесят, а то и шестьдесят миллиметров, держа такой сырой грунт, сгнила через год. Строители успели за это время только выкопать котлован и начать нулевые работы. Но берёза не ждала. В прогнивших местах она сломалась, и начался вывал грунта в котлован. Балки, между которыми была положена вылетевшая берёзовая опалубка, сошлись. «Косынки», крепящие двадцатипятиметровые «расстрелы» к балкам, полопались по сварочным швам, не выдержав нагрузки. И те полетели вниз один за другим. Балки, более не удерживаемые ничем, начали складываться под мощнейшим давлением грунта в середину котлована и заваливаться с обеих сторон рухнувшей стеной земли…
В котловане находились люди. Они побежали в разные стороны. Пять человек, что побежали в сторону старого универмага, в их числе четверо практикантов и мастер, выбежать не успели. Конечно, нужно было предвидеть такое. Наказание в виде сроков понесли и главный инженер, и начальник участка. Но объективно никто из них не виноват. Они виновны лишь косвенно – в том, что допустили практикантов на подземные работы. Но метростроевские работы всегда в земле и всегда, на всех метростроях, практиканты спускались в забои, как же иначе им научиться?
Берёзовый пиловочник и берёзовый пиломатериал в дальнейшем никогда не закупался и не использовался в строительстве метро. Даже на заборы.
Чунояр
Минус четыре градуса показывало табло железнодорожного вокзала города Красноярска, когда поезд, в котором я ехал, прошёл мимо него. «Хорошо, – подумал я, засыпая, – зима, Сибирь, а совсем не холодно». До станции Чунояр было семьсот сорок километров и четырнадцать часов пути. Утром, проснувшись от холода, я увидел на окне купе «шубу» в два пальца. Отогрев маленький кружочек пальцем, я увидел занесённые снегом кедры и ели, деревенские деревянные дома. Всё было как зачарованное. Дым из труб стоял столбом, голубой снег искрился под прямыми солнечными лучами. От собак и лошадей шёл пар. Лица людей, морды и тела животных – все были в инее. «Ни фига здесь не минус четыре градуса», – подумал я. Поезд притормаживал. Проехали по железному мосту через широкую реку Чуна, закованную льдом и прикрытую толстым нетронутым одеялом пушистого снега. Низкий левый берег стеной корабельных сосен сторожил заповедную тайгу. На правом довольно высоком (но не таком, как у Волги) берегу тайга отгородилась двумя рядами деревянных домов. Дымы из труб, словно штыки бойцов на параде, стояли строго вертикально ровной шеренгой. Красота. «Здесь далеко не минус четыре», – снова подумал