.
работу устроился по гражданской специальности – автомехаником. Жил-поживал себе Кентавр спокойно, никого не задевал. Так бы до старости и дожил в спокойствии, но нашлись те, кто тронул его. Точнее, его шестнадцатилетнюю племянницу. Как-то вечером пришла домой в порванном платье, со слезами и кровоподтеками по всему телу. Кентавр самосудом сразу заниматься не стал, доверил дело милиции. И те довольно быстро отыскали насильников. Вот тут-то все и началось. Не так, как в фильме Говорухина «Ворошиловский стрелок», а куда круче. Насильниками оказались сынок местного олигарха и сынок руководителя службы безопасности олигарха, бывшего фээсбэшного полковника. Олигарх тот был весь синий от татуировок, из бывших уркаганов, сам когда-то мотал срока по 117-й, 206-й и 146-й.[11] Баклан и отморозок в чистом виде. Сынка таким же воспитал… И взялись папаши за племянницу и ее мать (сестру Кентавра). Требовали, чтобы не только заявление из ментуры забрала, но еще и публично извинилась за клевету. Иначе… Олигарх с улыбочкой пообещал продать Таню Никандрову знакомым чеченцам. Фээсбэшник-телохранитель утвердительно кивнул… Милиция лишь руками развела. Один добрый пожилой мент порекомендовал и вовсе из города подальше уехать. Тяжело вздохнув, Кентавр отправился в загородный коттедж к господину олигарху. Коттедж был четырехэтажным, что оказалось очень плохо для его хозяина и семьи фээсбэшника. Всех четверых Кентавр выбросил из окна четвертого этажа. Олигарх, фээсбэшник и его сынок сломали себе позвоночники и оказались навечно прикованными к койке. А отпрыск олигарха и вовсе на тот свет отправился.
– Это ведь не враги, Никандров! – всплескивал руками прокурор-обвинитель на процессе. – Вы не в Чечне и не в Афганистане!
– По мне эти… «пострадавшие» такие же враги. Оккупанты. Даже хуже. Прихвостни, оккупантские холуи. А Чечню не трогайте! Некоторым дудаевцам я бы памятник поставил.
– Не понимаю…
– За отвагу. Они Родину свою, землю защищали… Не поняли мы друг друга – вот в чем беда. И я отступить не мог, а они тем более.
– Экспертиза в институте Сербского признала вас вменяемым. Так что не надо!
– Это я к тому, что дрался с врагами моей Родины.
«Нет, крышу у него клинит капитально!» – мысленно вздохнул прокурор, но с вопросами решил закончить. В итоге Никандрову вынесли двенадцать лет лишения свободы.
В абвер-кабинете вместо кума[12] сидел неизвестный мужчина в штатском. У окна, спиной к вошедшему Никандрову, стоял еще один мужчина, тоже в штатском.
– Наручники снимите! – в приказном тоне сказал вертухаю сидящий на кумовском месте.
– Никак нельзя! – дернул дряблыми плечами конвоир. – Передвижение зээспэнов[13] без наручников запрещено по инструкции.
– Снимите! Никандров больше не зээспээн. Он вообще больше не заключенный вашего изолятора. С этого часа, – неизвестный мужчина кивнул на часы, а потом протянул вертухаю какую-то бумагу с двумя печатями.
Тюремщику ничего не оставалось, как
117-я, 206-я, 146-я статьи бывшего УК – изнасилование, хулиганство и разбойное нападение.
Кум – тюремный оперативный сотрудник.
Зээспээн (ЗСПН) – заключенный, склонный к побегу и неповиновению.