Моя жизнь и мои путешествия. Том 1. Ной Маркович Мышковский
палкой, ища там что-то. А вдруг, что-то осталось от того, что они любили. На широком поле у реки я увидел много знакомых евреев, женщин и детей, и все они были грустными, голодными, не выспавшимися и отчаявшимися.
Но вскоре помощь стала поступать из соседних еврейских городков и поселков – из Слуцка, Новогрудка, Городеи, Несвижа, Клецка, Копыля, Турца, Кореличей и даже из таких далеких городов, как Барановичи и Минск. Она приходила с хлебом, мясом, сыром, маслом и даже одеждой. В различных соседних штетлах были организованы комитеты помощи жертвам Мирского пожара, а через несколько лет наш город вновь возродился, но уже обновленный и современный…
Только наша старая синагога с чудесной резьбой, карнизами, картинами действительно сгорела навсегда, и это причиняет мне боль по сей день.
Глава 6
Я начинаю становиться мужчиной
У меня был очень красивый почерк и на иврите, и на русском и на немецком. Мои родители часто обращали на это внимание. Мой отец говорил, что я пишу каллиграфически. И это привело к тому, что к моему тринадцатому году он уже усадил меня за свой стол, переписывать разные бумаги, прошения, запросы к местному судье и в различные вышестоящие инстанции, такие как обращения в районный суд, в государственные учреждения и даже в Санкт-Петербург. Мой труд стал известен, когда я впервые написал челобитную (прошение) ему одному – царю русскому. Я вложил все свои каллиграфические навыки в это прошение. Отец гордился моей маленькой работой, и после этого в городе меня признали великим писарем.
После этого великого события я стал позволять себе некоторые вольности. Перестал ходить в синагогу, перестал молиться по утрам, общался в основном с мальчиками-христианами, с которыми ходил в городскую районную школу. Даже был знаком с несколькими христианскими девушками. Из-за скудости литературы на идише я сосредоточился только на русском языке.
Никакой бар-мицвы58 для меня не устраивали, так что совершеннолетие прошло для меня совершенно незаметно.
В то время мы строили свой дом, двухэтажное деревянное здание, и со мной произошел странный случай. Я уже перешёл в пятый класс. Я уже изучал физику, алгебру, геометрию. Я также умел хорошо рисовать карты и планы. Я не знал, что мой отец время от времени заглядывал в мои ходатайства. Вообще отец почти всегда был ко мне холоден, и я всегда его боялся. Он все время держался со мной насмешливо и вообще не ласкал. Он никогда не относился ко мне как отец к ребенку, с мягкостью и добротой. Он никогда не проявлял ко мне никакой дружбы, и я никогда не игнорировал этого. Я всегда избегал оставаться с ним наедине в одной комнате. (Сорок лет спустя я изобразил отношение отца к нам, его детям, в пьесе для детей «Детская забастовка»). Однажды я сидел в своей комнате, и он вошел. Наверное, я уже сошел с ума, подумал я, и он пришел меня наказать. Со страхом смерти я уже ожидал порции морали. Он уселся напротив меня, задумался, посмотрел мне в глаза и сказал:
– Сынок,
Бар-мицва – это день, когда согласно иудейским законам мальчик берет на себя полную ответственность за свои деяния и мысли, а значит становится настоящим мужчиной в глазах Бога. Это событие празднуют, когда ребенку исполняется 13 лет.