Литургия в краю волков. Повесть из сборника «Шрамы». Александр Дёмышев
из подпрыгнувшего на стыке бака прямо на крышу, на стёкла его машины выплёскивается вся эта копошащаяся мерзота.
Видение было столь ярким, что священник резко встряхнул головой. Только лишь появилась возможность, он тут и дал по газам. Шлифанув по обочине, «москвич» пролетел мостом по-над речкой, резво вскарабкался на пригорок меж низеньких деревянных хибар и со скрежетом тормознул перед дорожным знаком «Движение запрещено». Тут батюшка Михаил отдышался, словно после забега на стометровку. Чуть поразмыслив, нехотя снял он с кителя орден Красной Звезды. «Так, пожалуй, будет сподручнее искать подход к душам сидельцев», – решил священник. Убрав боевую награду в бардачок, бывший прапор щёлкнул «на удачу» Вертера по носу и выбрался из машины.
Скрипели, прогибаясь под кирзачами, деревянные тротуары. Батюшка шёл к двухэтажному административному корпусу – самому высокому зданию в радиусе тридцати километров. Тут священника уже поджидали. На крыльце стоял офицер – полный, пышноусый, с хитроватым взглядом прищуренных глаз. Круглое лицо пылало, словно его обладатель только что вылез из-за стола, объевшись пельменей с горячим бульоном. Офицер, в шутку, что ли, отдав честь, представился:
– Майор Вихарев, начальник оперативной части ИТК-28.
Рука батюшки тут же потянулась «к фуражке». Но, вовремя спохватившись, вместо прыгавших на языке слов «гвардии старший прапорщик…» он произнёс:
– Священник отец Михаил, клирик Кировской епархии РПЦ.
Майор, оценив наряд гостя – подрясник, афганку, крест, кирзачи – хохотнул.
– Пройдёмте, гражданин! – но тут же, убрав пылинку с плеча священника, протянул для рукопожатия здоровенную кисть и спросил:
– Михаил, а как вас по батюшке?
Фамильярность майора немного зашкаливала. И смешок его, и прищуренный оценивающий взгляд вечно бегающих глазок оперативника – всё это как-то отталкивало. С сарказмом, едва уловимым в тихом голосе, священник переспросил:
– По батюшке? Да лучше зовите меня по-простому: батюшка. Батюшка Михаил. – И он крепко стиснул лапу майора.
Территория исправительно-трудовой колонии произвела на священника странное впечатление. Не таким он себе представлял островок зловещего архипелага, книжку о котором брал почитать у приятеля по духовному училищу в прошлом году. И хоть писатель Солженицын, кажется, не пытался изобразить ГУЛАГ чем-то каменным и железным, но почему-то именно таковым батюшка Михаил его себе рисовал. Ведь стены Кировского СИЗО №1 (тюрьмы городской, что на улице МОПРа) – каменные; да и Воронежская гарнизонная гауптвахта (с которой будущему старшему прапорщику довелось в своё время трое суток знакомиться изнутри) вся состояла из бетона, железа и кирпича. Опять же, в Афгане все подобные заведения, виденные им – что у наших, что у «духов», – источали малоподвластную времени твёрдую мощь камня.