Ничего личного. Книга 2. Мигель Аррива
воды в пластиковый стакан.
– Никак не пойму, ты самоубийца, или кто, Солитарио? – Он держал стакан на вытянутой руке, дожидаясь, пока Амадео сядет. – На кой черт стремишься себя уничтожить? Знаешь, что от паники ты запросто мог бы задохнуться там, в карцере?
Амадео промочил горло и, благодарно кивнув, вернул стакан надзирателю.
– Знаю. Но почему ко мне должны относиться как-то по-особенному? Я напал на другого заключенного и вполне заслужил наказание…
– Солитарио! – рявкнул Роджерс так, что стекла в окнах задребезжали. Стаканчик, беспомощно хрустнув, смялся в здоровенных кулачищах. – Ты конченый идиот или только прикидываешься?! Еще не хватало самоубийц в моем блоке! Хочешь свести счеты с жизнью, так придуши себя наволочкой! Больной на голову ублюдок, хренов мазохист!
– Почему вы кричите, господин надзиратель? – спросил Амадео.
Его спокойный тон еще больше вывел Роджерса из себя. Он швырнул несчастный стакан в мусорное ведро и нацелил толстый, как сосиска, палец в нос Амадео.
– Прекрати относиться к себе так, будто твоя жизнь ничего не стоит. Приравниваешь себя к монстрам, сидящим в соседних камерах? Хочешь стать таким же? Или пытаешься от этого сбежать? Многие парни, попавшие сюда, ломаются за пару месяцев, потому что не знают, как себя вести и как приспособиться к новым условиям. Мне ты показался далеко не слабаком, поэтому не разочаровывай меня. Еще одна попытка самоубийства – и я отправлю тебя в психиатричку.
Надзиратель развернулся на каблуках и, топая, как слон, вышел за дверь. Амадео откинулся на подушку и уставился в потолок. Он не мог объяснить, чем вызвал вспышку гнева, однако чувствовал: далеко не ко всем заключенным надзиратель Роджерс питает такую привязанность.
– Доктор, – позвал он.
Тот отвлекся от заключенного с раненой рукой.
– Чего тебе, Солитарио?
– Сколько я пробыл в карцере?
– Чуть меньше пяти дней. Срок не до конца отмотал, потом Роджерс тебя сюда приволок. Он брал отпуск по семейным обстоятельствам, а когда явился, устроил всем такой разнос…
– По какому поводу?
– Ты что, не знаешь, что запрещено держать страдающих тяжелой клаустрофобией заключенных в карцере? Тебе придумали бы другое наказание, если бы ты соизволил сказать хоть слово о своей болезни.
Амадео вспомнил раскрасневшееся от ярости лицо Роджерса, хруст стаканчика в его лапище. Нет, он злился не на подчиненных, неверно выполнивших приказ. И даже не на Амадео. Он тщательно скрывал под злостью что-то еще.
– Доктор, – снова позвал Амадео.
– Да чего тебе, Солитарио? – взвился тот. – Не видишь, я занят!
– Прошу прощения, последний вопрос. По каким семейным обстоятельствам отсутствовал надзиратель Роджерс?
– Да сын у него помер, – ответил вместо врача раненый заключенный. – Сидел в тюрьме в другом округе. Нашли в камере, говорят, отломал где-то металлическую скобу, заточил да вены себе резанул. Хилый был парнишка, видать, поиздевались там над ним сильно,