Фаэтоны. Сергей Михайлович Христофоров
нах-н рабочие?!
– А какое тебе нах-н пиво в деревенской глуши в восемь часов вечера?
– Издеваешься? – расстроился он. – Ну, водки хоть налей.
– Все на столе.
Он, продолжая обалдело трясти головой, пристально оглядел кухонный стол и, сообразив что-то, выдворился обратно в комнату. Я прошел за ним. Теперь в комнате стало совсем темно, только огонь еще теплился в камине. Лена спала, полностью укрывшись пледом.
– Т-с! – остановил я поток его бессвязных ругательств, – Разбудишь человека.
– Угу, угу, – промычал он, наполняя фужеры водкой. Часть он, конечно, пролил на скатерть, но к счастью, посуду опрокинуть не успел. Надо ли говорить, что к водке мы достали хрусталь?
– Зачем ты три налил? – обозлился я на него. Впрочем, разговаривать с ним было бесполезно.
Мы выпили. Беззвучно и с достоинством.
Гималеев впал в оцепенение.
В этот момент снова раздался звон дверного колокольчика. Гималеев вопросительно поглядел на меня. Я пожал плечами и пошел открывать.
Это был сторож. Наконец-то я его дождался.
Сторож, собака, знал, что приходить ко мне днем бесполезно, могу и по шее надавать, но соображал, что рисовать я могу только при дневном свете, поэтому «заглянуть на огонек» вечером казалось ему не зазорным. Впрочем, такой возможностью он не злоупотреблял: пару раз в месяц, не чаще. И приходил исключительно со своим.
– Здр-р-равствуй, мил человек! – сторож был прилично пьян и очень весел. – Пусти на огонек!
– Заходи, Прокопьич, мы как раз тебя заждались, – вяло пробормотал я, – Заходи. Гостем будешь.
Сторож долго снимал в сенцах свою шубу и, разоблачившись до засаленной байковой рубахи в клетку, бочком протиснулся в комнату.
– А, вишь, у тя гости… – смутился он, встретив тяжелый взгляд Гималеева. Прокопьич сделал робкое движение назад, но слишком робкое, ибо уже успел заметить стоящую на столе бутылку.
– Давай уже, проходи! – я слегка подтолкнул сторожа к столу. – Джим, знакомься, это наш местный ветеран Прокопьич. Он тут живет… Ну, в смысле, в поселке.
– Ага! – обрадовался сторож, – А то моя старуха телевизор смотрит. Мне скушно стало, думаю, может, Сережка дома, зайду, в картишки сыграем. (Сроду мы не играли в картишки!)
– На улице-то сегодня холодно! – сел он к столу, подобострастно улыбаясь Гималееву, – Чего там прогноз, говорят, похолодает?
– Не в курсе, – ответил Гималеев.
– Вот я и говорю: нынче зима – как весна, осень – как зима, лето – как осень, а… (он, видимо запутался) … эх, ядри ее!.. Вот и говорю, у старухи моей седни день рожденья, ну, я на радостях малость того… (Это он наврал, конечно) … Курите вот, – он достал измятую, замызганную пачку «Севера» и предложил ее Гималееву, – а то у вас, видать, нету курева-то?
– Спасибо, уважаемый! – подал, наконец, голос Режиссер, – А ведь и у нас сегодня праздник. Отмечаем третью годовщину моей свадьбы.
– Поздравляю,