Пазори. Валерий Горшков
Что-то же они умеют.
У многих северных народов было представление о вертикальном строении мира. Ненцы делили его на населённый богами Верхний, Средний, представляющий собой Землю, и Нижний, в котором обитают злые духи. С духами каждого мира общался свой шаман или тадебе – «выду тана», «я нянгы» и «самбдорта» соответственно.
– Конечно умеют – у каждого свой набор фокусов, – ответил я. – Это как различные школы у иллюзионистов. Они обманщики.
– Вовсе нет, – не согласилась Лукерья. – Даже если всё, что они говорят – ложь, но людям это нужно и помогает, то польза от их, как вы выражаетесь, фокусов, велика.
– Разве хорошо, когда людям нужен обман? Это же инфантилизм, бегство от ответственности.
– Это нам скептикам тяжело, а их жалеть не нужно, – сказала Лукерья, опуская шторку иллюминатора. – Какой бы простой стала жизнь, если бы удалось поверить в магию. Вместо того, чтобы годами ходить к психотерапевту – пошёл к бабке, она тебе яйцо об голову расхреначила, а ты и довольный, что порчу сняли, сидишь обтекаешь. И ведь правда тебе полегчает! А это потому, что веришь. Вы вон ни во что не верите, это и получаете…
Она осеклась, поняв, что в пылу спора могла сказать что-то лишнее. Не верю ни во что и не имею ничего. Будто верящие во всё подряд многое получают. Верить следовало в конкретные вещи.
– Я верю в рациональность, – ответил я. – И для меня пять, или сколько там, трупов в вечной мерзлоте – это не подкуп духов в обмен на блага, а укокошенные напрасно приматом со скрученным мозгом несчастные люди.
– Их больше пяти, – зевнула Лука. – Но пока неизвестно, сколько именно. Газодобытчики откапывали площадку для бурения новой скважины, и наткнулись на тела. Вызвали полицейских, те – учёных из Салехарда. Они в университет, там отец… В общем, бабка за дедку, дедка за репку…
– И вот мы здесь, – закончил я.
– Поспите хоть немного, лететь четыре часа, а потом трястись на вездеходе больше суток, если без перерыва. Последний комфортный сон упускаете.
– Насколько же это далеко от Салехарда?
– В деревне Тамбей, почти в восьмистах километрах вглубь полуострова.
Присвистнул, представив предстоящий путь в полярную ночь. Восемь сотен километров ночи. Наблюдать тёмный день мне ещё не приходилось.
Лука подтянула к себе ноги, уткнулась лбом мне в плечо и засопела. Точно с помощью кнопки её выключили.
Делать было нечего, оставалось только присоединяться ко сну, однако, едва стоило мне прикрыть глаза, как послышался тихий стук со стороны иллюминатора. Он немного усилился и повторился с тем же ритмом – тук-тук, тук-тук-тук. Стихло. А затем стекло пронзительно заскрежетало. Словно резцом по нему чиркнули.
Отчаявшись заснуть, в раздражении дёрнул пластиковую шторку вверх и вскрикнул от уведенного. За иллюминатором, каким-то неведомым образом ухватившись за борт, сидела гагара и крутила своей сизой шеей, поочерёдно пяля в меня свои кроваво-коричневые глаза-бусины. В стекле белела борозда, которую птица