Крушение великой России и Дома Романовых. Воспоминания помощника московского градоначальника. В. И. Назанский
бунта, этой самовольно погромной «демобилизации» и стихийной анархии 1917 года.
Революция эта была антипатриотична, противонациональна, противогосударственна, и потому она с логической и психологической необходимостью началась с развала армии и привела к разрушению государства.
Русская революция была сочетанием радикальных идей, на которых воспитывалась интеллигенция, с анархическими разрушительными своекорыстно-хищническими инстинктами народных масс и оказалась… пугачевщиной во имя социализма.
Сначала Временный комитет Государственной думы и Временное правительство, а затем большевики возглавили движение, несомненно более близкое к разбойной атаманщине Стеньки Разина и Емельки Пугачева, чем к Великой французской революции или к программам европейского анархо-синдикализма.
Опубликованные за истекшее десятилетие документы, показания очевидцев, вся обширная, хотя и разноголосая литература о русской смуте уже многое проясняет и дает весьма значительный исторический материал.
Мы постараемся изложить все исторические сведения, которые нередко обходят молчанием или приводят в пристрастном «партийном» освещении современные историки-публицисты. Большинство историков пишут не столько о событиях февральского бунта и превращении его в революцию и не о государственном перевороте 2 марта и катастрофических его последствиях для России, сколько о «достижениях» своих политических партий или о личной своей работе на пользу тех же политических групп.
Уже в 1921 году появилась подобная скороспелая «История русской революции»[8], написанная политиком-публицистом.
Но наш труд далек от той «партийной бутафории в истории», которой отличаются неудобочитаемые сочинения этого «профессора революции», на первых страницах своей «Истории» заявляющего, что «фактическое изложение не составляет главной задачи автора».
Таким же односторонним изложением событий отличаются историко-публицистические упражнения разномастных милюковских последователей, а всего более – фабрикуемые на заказ по установленному пролетарскому образцу труды советских «историков», большевистских казенных писак – Щеголева, Покровского, Балабанова и др.
Эти односторонние исследователи русской смуты начинают чаще всего оговоркой, что «для истории революции время еще не наступило и не скоро наступит», и устанавливая, таким образом, отсутствие подобной истории…
Неудивительно, что с первых же страниц таких псевдоисторических исследований читателям преподносится вместо фактического изложения анализ событий с точки зрения партийного их понимания и предрешенные «политические выводы», причем исторические факты подгоняются к этим выводам.
Объясняется все это не недостаточным знанием предмета, а явной предвзятостью историков-партийцев. Историк-политик, и притом политик сегодняшнего дня, грубо заслоняет в них историка-ученого. И в истории