Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году. Кристофер Кларк
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_157" type="note">[157]. Неудивительно, что юноши не отличались крепким здоровьем: в частности, Гаврило Принцип был худым и болезненным; вероятно, его уже подтачивал туберкулез. Из-за болезни он рано оставил школу в Сараеве; в протоколе суда он описан как «тщедушный, хрупкий юноша»[158].
Вредных привычек у друзей было немного. Это был тот угрюмый, романтический тип молодых людей – неопытных идеалистов, который в современных условиях служит «пушечным мясом» для террористических движений. Алкоголем юноши не увлекались, общества девушек не искали, хотя по своим романтическим наклонностям были вполне традиционны. Они читали патриотические стихи и ирредентистские брошюры. Между собой они много говорили о страданиях сербского народа, в которых обвиняли кого угодно, только не самих сербов, и переживали обиды и унижение соотечественников как свои собственные. Частой темой разговоров была экономическая деградация Боснии по вине австрийских властей (игнорируя тот факт, что Босния по индустриальному развитию и доходам на душу населения была более процветающей страной, чем собственно Сербия)[159]. Преобладающей страстью, едва ли не одержимостью, была у молодых людей идея самопожертвования. Гаврило Принцип даже выучил наизусть всю эпическую поэму Петровича-Негоша «Горный венок», в которой воспевается самоотверженный подвиг Милоша Обилича[160]. На суде Принцип рассказал, что задолго до покушения чувствовал потребность навещать могилу террориста-самоубийцы Богдана Жераича. «Я проводил там целые ночи, размышляя о родине, о нашей тяжелой жизни, о самом Жераиче, и там же решился на покушение»[161]. Чабринович также рассказал, что сразу по приезде в Сараево отправился на могилу Жераича. Место было неубрано, и он украсил его цветами (в судебном протоколе язвительно отмечается, что цветы были взяты с близлежащих могил). Чабринович поведал, что именно в часы бдений у могилы Жераича задумал умереть жертвенной смертью. «В любом случае я понимал, что долго не проживу. Мысль о самоубийстве никогда меня не оставляла; всё вокруг было мне глубоко безразлично»[162].
Это бдение на могиле самоубийцы говорит нам о многом, в частности, об увлечении идеей самопожертвования, столь значимой для сербской мифологии, и, шире, о самосознании сербских ирредентистов, чьи дневники и письма наполнены мыслями об искуплении. Даже само покушение [на эрцгерцога] содержало зашифрованную отсылку к образу Жераича, поскольку Принцип выбрал на императорском мосту ту же позицию, из которой когда-то стрелял [в губернатора] его кумир. «Я хотел, чтобы все произошло там же, где расстался с жизнью славный Жераич»[163].
Для трех заговорщиков Белград оказался тем тиглем, где выплавились их радикальные взгляды и преданность идее сербского единства. В любопытной выдержке из судебного протокола содержатся воспоминания Чабриновича
Ibid., p. 23.
Обсуждение экономического положения Боснии в сравнении с Сербией см. в: Evelyn Kolm,
Строго говоря, эпическая поэма «Горный венок» не является повествованием о Милоше Обиличе, однако его имя, упомянутое в тексте два десятка раз, подается как традиционный символ мужества и жертвенной борьбы сербского народа. Полный текст на английском языке с критическим аппаратом, см.: https://www.rastko.rs/knjizevnost/njegos/njegos-mountain_wreath.html.
Показания Гаврилы Принципа см. в: Professor Pharos (pseud.),
Köhler,
Ibid., pp. 30, 53.