Трансмиттер. Дмитрий Шестаков
в приятное для себя русло. Сегодня он думал о Зине. Нравилась ли она ему? Конечно нравилась. Такая женщина не могла не нравиться. Был в ней какой-то незримый, необъяснимый, природный магнит. В походке ее, в манере одеваться, в жестах и движениях, во взгляде и интонации голоса виделась Женщина. Женщина в самом хорошем, мужском, смысле этого слова. Женщина может быть матерью, сестрой, знакомой, коллегой, соседкой, учительницей, однокурсницей, подругой, начальницей, подчиненной. Женщиной можно назвать продавщицу кваса, сидящую около желтой бочки под зонтиком, кондуктора автобуса с толстой сумкой через плечо, уборщицу производственных помещений со шваброй наперевес. Зина была Женщиной-Самкой. И в это слово Афанасий вкладывал влажные полураскрытые губы, прерывистое теплое дыхание, дерзкий изгиб бровей, глаза, смотря в которые, он видел отражение самого себя, нежные ласковые пальцы, тонкую шею, дурманящий аромат мягких густых волос… Еще много чего он вкладывал в это слово, но было одно «Но», которое не позволяло ему стряхнуть оковы цивилизации и поддаться зову природы. И это было не стеснение, не колючие путы брака. Зина, выражаясь интеллигентно, была непостоянна. Не только она нравилась мужчинам. Мужчины тоже нравились ей. Именно поэтому Афанасий, имевший непосредственный доступ к телу, не пользовался этим. Ему вдруг вспомнился случай из детства, когда в детском саду один ребенок, именинник, принес в группу кулек шоколадных конфет и раздал каждому по одной. Все дети дружно чавкали, вымазав счастливые лица и крохотные ладошки в коричневой сладости, и лишь маленький Афоня не стал есть конфету. Воспитатели и нянечки в пол голоса переговаривались, удивляясь такому поведению. Откуда им было знать, что тихий и послушный Афоня первый раз в жизни испытал маленькое счастье быть Единственным, кто не съел конфету.
Афанасий вышел из автобуса на две остановки раньше, чем следовало. Он часто так делал, когда была хорошая погода, и можно было полюбоваться, к примеру, оранжевым закатом, красными листьями рябины, играющими в песочнице детьми. Или когда не хотелось возвращаться домой, когда тянуло просто прогуляться, думая и мечтая о чем-то своем. В общем, он практически всегда выходил заранее, за две остановки.
Дверь квартиры была не заперта. Тихо притворив ее за собой, Афанасий стал раздеваться, но, вешая куртку, случайно задел обувную лопатку, висящую на крючке, и та со звоном брякнулась на пол. На шум из кухни в коридор вышла жена. Она была на голову выше его, широка в кости и вся в целом довольно крупна.
– А-а-а, явился, кормилец наш! – поздоровалась она, стряхивая с рук воду, оставшуюся после кухонных дел. – Это что такое, ты мне можешь сказать, а? – закричала она.
Афанасий посмотрел на нее непонимающим взглядом. Жена, уперев толстые мокрые руки в бока, ушла на кухню. Афанасий услышал, как там брякнула дверца холодильника. Вернувшись, она с размаху что-то бросила в него. На счастье Афанасия, в этот самый момент он как раз нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках,