Керины сказки. Кирилл Ситников
титул и приставку «фон» акция не распространялась). Голубокровную тишь нарушали убаюкивающий плеск фонтана да фальшивый храп утомлённой шампанским певицы Женьшень (в досценическом миру – Розенцвайг), доносящийся из спальни. Храп был такой же отвратительный, как и её альбом «Боль», что, впрочем, не мешало ей по выходным храпеть у Водоносова, а раз в год – еще и в обнимку с премией «Муз-ТВ».
Граф выдул сигарную струю в заходящее над поместьем солнце. Коньяк в крови навесил на его глаза слезливый фильтр юношеского романтизму, отчего закат превратился из просто красивого в потрясающий. Водоносова потянуло его запечатлеть. К тому же апельсиновое солнце будто насадилось на далёкие пики кованого забора, что выглядело весьма забавно. Вытянувшись над перилами крановой стрелой, Водоносов получил идеальный ракурс. А противовес не получил, отчего месть обидчивой физики не заставила себя долго ждать. Дворянин атласным штурмовиком спикировал на итальянскую плитку, где застыл в неестественной для графа позе в россыпи осколков противоударного телефонного чехла…
…Водоносов пришёл в себя, когда солнце уже зашло, а к храпу и фонтану прибавились удары мотыльков о фонарный плафон. Граф попробовал подняться, но быстро понял, что он не чувствует тело.
– Очнулся? – Спросил чей-то мужской голос откуда-то сверху.
– Вроде как. – Ответил Водоносов.
«Странно. – Подумал он. – Я же отпустил прислугу и охрану…». Водоносов всегда так делал, когда к нему притаскивалась Женьшень, чтобы не смущать даму (разумеется, из журнала «СтарХит» об их флирте знали все, но у дворян так заведено просто).
– Вы… вы мне не поможете?
– Я не могу. – Грустно ответил голос. – Я держу террасу.
Водоносов повернул глазные яблоки в сторону голоса. С ним определённо беседовал мраморный атлант, придерживающий руками балкон.
– Чувствуете боль? – спросил атлант.
– Неа, вообще ничего.
– Это плохо. Позвоночник, видать, сломан.
– Ты чо, доктор?
– Нет, но про спину всё знаю. Профессиональное. Вам срочно нужно в больницу.
– О, спасибо, кэп. Только я даже пальцем пошевелить не могу, чтоб «скорую» вызвать. И в доме никого, как назло. Только Розенцвайг, но её после трёх «Моётов» и канонадой не поднимешь…
Водоносов несколько минут молча смотрел в звёздное небо.
– Я не должен быть здесь. – Грустно произнёс он.
– Где? – Спросил атлант.
– Тут, внизу. Я должен спать наверху, на водяном матрасе, толкать в бок Женьшень, чтобы она не храпела… Это несправедливо.
– Я тоже не должен быть здесь. – Вздохнул атлант. – В 60-х, когда я был скульптурой пионера-горниста в детском лагере, я мечтал быть памятником Гагарину. На какой-нибудь площади. А вокруг скамейки и дорожки, посыпанные красным песком. Чтобы подо мной встречались всякие там влюблённые. А на День космонавтики чтоб венки. И я такой