Монашеский Скит. Анатолий Хлопецкий
меня:
– Убивца – вот кто я, – тихим, мертвым голосом отозвался он.
– Что ты, Господь с тобой! – машинально произнес я.
Но он только махнул рукой, поднялся из-за стола и вышел в мокрую, пронизывающую холодом темень.
После этого случая мы долго не виделись.
У меня начало складываться впечатление, что Петр избегает меня.
Но в один из дней, когда я зашел в поварню погреться чайком, отец Мефодий сказал мне:
– Не подмогнешь ли нам сегодня с дровишками, Антропос? Брат Петр слег у нас. Дрова-то у него нарублены, а вот принести некому.
Я расспросил, где лежат нарубленные дрова, и направился за монастырскую ограду, прихватив свою мусорную тележку.
Куча заготовленных сучьев чернела в темноте рогатым, многоруким чудовищем. Подойдя к ней вплотную, я заметил, что рядом кто-то копошится. Человек распрямился, смахнул со лба капюшон, и я узнал брата Петра.
– Ты что здесь делаешь? Ты ведь болен, – удивился я.
Он, не говоря ни слова, помотал головой и наклонился подобрать очередную ветку, но покачнулся и, потеряв равновесие, упал бы, не подхвати я его.
Даже сквозь мокрую одежду чувствовалось, насколько сильным жаром пышет его тело.
На минуту я растерялся: что делать?
Отец Мефодий ждет дрова.
Но и оставлять здесь Петра ни в коем случае нельзя!
Я посадил его, полубесчувственного, в тележку, связал дрова, лежавшие на приготовленной им веревке, и, взвалив их на плечи, тронулся с тележкой в путь.
На счастье, у самых ворот монастыря мне встретился один из паломников, которого я видел раньше у отца Дорофея. Он отправился с вязанкой дров в поварню, обещав выслать мне навстречу отца Мефодия.
Вскоре прибежал всполошенный Мефодий, и мы, объединив усилия, доставили брата Петра в его келью. Переодев в сухую одежду, уложили в постель. Я оставался с ним, пока не явились два сведущих в медицине монаха, взявшиеся приводить брата Петра в чувство…
Так работа брата Петра на время стала моей.
Шла она у меня более скоро, благо тележка являлась хорошим подспорьем.
Когда, спустя несколько дней, я сгрузил у очага очередную вязанку сучьев и направился к выходу, отец Мефодий остановил меня:
– Тут такое дело, Антропос… Брат Петр поговорить с тобой хочет. Вообще-то не положено нам бывать в кельях друг у друга, принимать посетителей, но, поскольку брат Петр болен, отец игумен дал свое благословение. Пойдешь ли?
– Пойду.
Увидев меня, брат Петр приподнялся на локтях, попытался сесть. Но сил у него явно не хватало, и он снова откинулся навзничь. Я изумился, увидев, как он сдал за несколько дней болезни: борода висела клочьями на впалых щеках, спутанные пряди волос прилипли к потному лбу…
– Ты лежи, лежи, – пытался я успокоить его. – За послушание свое не беспокойся – я дрова вожу в поварню исправно, отец Паисий не жалуется!
Он слабо махнул рукой:
– Да что там дрова…