Имперский раб. Валерий Сосновцев
высохшего водоема… Наконец, измученные, повалились они на упругие стебли и затихли в забытьи…
Ефрем очнулся оттого, что левая рука нестерпимо саднила. Над ухом звенела муха, а щеку припекало поднявшееся уже высоко солнце. Он повел взглядом вокруг и увидел Кашафа, сидевшего, обхватив колени руками. Ефрем приподнялся, сел и огляделся. Михей уже не спал. Он лежал навзничь, прикрыв глаза сцепленными на лбу руками. Взгляд Ефрема скользнул по запачканным кровью и грязью босым своим ногам и остановился на сапогах Кашафа.
– Кашаф, как это тебе обувку-то сохранить удалось?.. Знакомцев что ли встретил? – спросил он.
– Ага! Они мне как знакомцу зуб вышибли и половина башка чуть не сняли!.. А за сапоги мой каптенармус благодарить надобно…
– Как это?
– А так это… Смотри!
Он задрал ногу и покрутил ею. Подошвы его сапог были сделаны из обрезков старых голенищ, кое-как сшитых кожаными ремешками. В дырах виднелись грязные портянки.
– Какой дураки такой сапог нужен?.. Каптенармус воровал… Цельный месяц обещал – не менял!.. Теперь помру с этими дырками… Шайтан!..
– Ты почему мне не сказал? – перебил его Ефрем, морщясь от боли.
– Ты начальство, – спокойно ответил Кашаф, – и каптенармус начальство. Ты хороший, он плохой. Тебе скажу, каптенармус потом сожрет совсем.
– Ну, погодите, дай только доберемся до своих, я ему…
– Тихо! – встрепенулся Михей.
Все повернулись в сторону внезапного шороха в камышах. Подождали. Все было тихо. Только лениво шуршали на утреннем ветру листья камыша.
– Нет никого, – успокаивающе сказал Ефрем, – наверное, корсак или кот камышовый мышкует.
– Что делать-то будем? – спросил Михей. – Сидеть здесь – чего высидим?
– Надо в Оренбург пробираться… А кто видел, как меня взяли? – спросил Ефрем.
Кашаф рассказал:
– Когда тебя сшибли, меня заарканил казак. Я видел, как ты упал. Видел, как Михея дубиной свалили…Остальные прорвались и ушли… Бунтовщики подумали, что мы мертвые. Меня на аркане долго волокли… Вот наши и ушли. А я в памяти был. Петля аркана на руки угодила – не задушила… Сначала меня хотели прибить, но один киргиз-бунтовщик увидел, что мы живые, когда сапоги с нас снимали… Вот тогда вашу обувку взяли, а моя им ни к чему… Потом этот киргиз уговорил своих продать нас кому-нибудь… С мертвых, мол, проку мало…
Кашаф говорил по-татарски. Ефрем и Михей понимали язык.
«Значит, в ясырь я чуть было не угодил! – подумал Ефрем. – Мне бы это с руки, а вот вас, братцы, мне с собой тащить не хотелось бы!»
– Чего же они не повезли нас к своим? – вслух сам себя спросил Ефрем.
– Думаю, – отозвался Кашаф, – они решили отъехать от своих, чтобы барыш не делить. Вот и заночевали в степи. Знали, что их не хватятся. Кто их там считает у бунтовщиков…
Помолчали. Ефрем осмотрел руку. Развязал окровавленную кисть. Ему помогли