Псков – конечная. Ядвига Симанова
был умиротворен и доволен. Спокойные сутки в пути, чтобы собраться с мыслями, уложить в голове стратегию по предстоящему делу – я вполне мог рассчитывать на это при необременительном соседстве.
Выложил на столик картонный скоросшиватель «Дело» – самое время освежить в памяти содержание документов, обдумать позицию. Только собирался потянуть за кончик веревки, чтобы развязать папку, как в двери купе постучали и тут же распахнули настежь, не дождавшись ответа.
Первое, что я увидел, были ноги. «Не бывает таких длинных ног», – подумал я сразу. «Не бывает таких красивых проводниц», – подумал я позже, когда последовал взглядом выше: рыжая, полногубая, но без малейшего намека на вульгарщину. И как шел ей форменный пиджак РЖД! Стопроцентное попадание в десятку, как на мой вкус. Итак, поездка мне нравилась все больше…
– Уважаемые пассажиры, предъявите, пожалуйста, билетики! – милым голосом говорила красотка. – Благодарю! Счастливого пути! – на автомате ворковала она, и, даже не взглянув на документы, поспешила перейти к следующему купе.
Мне как-то вдруг стало не до дела, и оставив на столике папку, я решил выйти следом. Куда? Вероятно, в вагон-ресторан. В дверях тотчас столкнулся с каким-то бородачом. Извинившись, он протиснулся мимо и расположился аккурат на моем месте. Я замешкался в дверях, хотел было убрать со столика папку с документами. Невольно наткнулся взглядом на черненый серебром крест на груди бородача, под его расстегнутым пальто оказалась черная ряса священнослужителя. Неловко было так откровенно прятать папку от священника, и я, устыдившись, спешно вышел, прикрыв за собой двери.
«Пришествие» нового соседа несколько подпортило настроение. Но такие досадные мелочи мгновенно вышибло из головы отрадное для моих глаз и не только явление красавицы-проводницы. Тихой поступью она проплыла близко-близко и будто дуновением свежего бриза, коснулась дыханием моего лица, прошелестев:
– Чаю?
Как тут откажешь! И что за поднос у нее в руках – позолоченный? А то и золотой? Сияет, аж глазам больно!
– Да, да, с удовольствием, – откликнулся я и вернулся в купе, усевшись напротив священника.
Лысый, тем временем, устроился с краю, у самого выхода и, облокотившись плечом о стену, о чем-то напряженно думал, по-прежнему безразличный ко всему происходящему. Чтобы завести беседу (разумеется, с проводницей, а не с лысым и уж тем более, не со священником), я брякнул первое, что пришло в голову:
– Не подскажете… уважаемая, – я сослепу не разглядел ее бейджик, – в котором часу прибываем?
– Марта, – подсказала девушка, ткнув тонким пальчиком на брошь с неразборчивой надписью, закрепленную на лацкане форменного костюма. Она закатила глаза к потолку, как будто ей стоило многих усилий припомнить, и дежурным голосом произнесла: – Псков – конечная. Прибытие завтра в тринадцать часов, время московское.
До одурения глупая улыбка застыла на моем лице, когда со значительным опозданием до меня дошел-таки смысл того, что сообщила Марта.
– Как так в тринадцать?! Поезд прибывает в десять!
Меня бросило в пот. Я принялся суетливо рыскать по карманам в поисках билета, на нервной почве запамятовав, что после проверки убрал его в кейс. Вскочил на ноги, потянулся к верхней полке, за что получил по голове сначала от пластиковой ручки, встроенной для предотвращения падения, а потом от своего же кейса, по-свойски отвесившего мне щелбан железной пряжкой. Горя нетерпением, я расстегнул застежку и тотчас на глаза попался уголок билета, на котором как-то особенно дерзко и ясно рядом с обозначением места прибытия жирным шрифтом выделялись цифры: «13:00».
Я не стеснялся в выражениях, ругая себя на чем свет стоит. Вся эта клоунада происходила на глазах моих терпеливых соседей, деликатная немота которых вдруг резко стала для меня неприятна и раздражительна.
И тут судьба, как нарочно, играя на моих натянутых нервах, подкинула новую неприятность. Нежданно-негаданно в дверях возник надутый походный рюкзак, а вслед за ним и четвертый пассажир (как будто опоздавший к представлению) – молодой крепкий мужчина. Несмотря на непогоду, он был одет в летнюю футболку, особо обращали на себя внимание по локоть татуированные руки. Сконфузившись, я постарался изобразить спокойствие, чтобы поприветствовать нового соседа, проявив элементарную вежливость. Вышло кисло-ворчливое: «Здрасьте…».
Проводница вновь появилась в дверях, – в суматохе я потерял ее из виду.
– Мне нельзя в тринадцать, – обратился я к ней. – У меня судебное заседание в Пскове назначено на одиннадцать часов. Мне надо прибыть на станцию никак не позднее десяти.
Похоже, Марта искренне мне сопереживала, когда другие смотрели как на больного. По крайней мере, лицо ее приобрело участливое выражение и сожаление, какое бывает, когда ничего уже не поделаешь. Мелькнула мысль, что с таким же наполненным мученическим состраданием лицом она могла бы стоять на моих похоронах. Поганая мысль… Ни к чему о таком думать. Надо было срочно искать выход.
– Какие станции мы проезжаем? Когда ближайшая остановка? – поинтересовался я у Марты. –