Дорога на Стамбул. Первая часть. Борис Александрович Алмазов
войсковое сословие. После военной реформы, когда была объявлена всеобщая воинская повинность, согласно закону надлежало служить всем сословиям, в том числе и купцам, и дворянам, и всем подданным Российской империи, и Калмыков понимал, что в монолите губернского купечества ему – без году неделя принявшемуся торговать – щель, в которой можно было бы укрыть сыновнюю головушку, не найти. В казачестве же он нашел бы выход, где таской, где смазкой найдя способ вывести сына если не сразу на льготу, то на службу в местные команды. Это только считалось, что казаки служили все поголовно «покуда в силах», как было писано в старинном уложении. Однако, на деле только треть тянула четыре года лямку в очередных казачьих полках, остальные хотя и знали воинское дело досконально, но, бывало, что и ограничивались сборами, обучением в местной подготовительной команде. Сие, разумеется, стоило денег: кроме подписи атамана нужно было еще согласие станичного круга, где все были равны, однако, шанс не служить или служить легко – был!
– Мой капитал! – сказал приказчику Калмыков. – Честное имя!
И тут же вспомнил про скандал, причиной коему была Аграфена.
– Ох! – застонал он опять. – Убили! Зарезали! Погубила меня энта потаскуха. Что делать?
– А ничего! – спокойно сказал, снимая с белоснежной, расчесанной на прямой пробор раскольничьей головы картуз, приказчик.
– Как ничего?!
– Очень просто-с! Спервоначала допытаем – кто! Ежели холостой и наш, женим и грех прикроем! А ежели нет – Аграфену на хутор, а то и к матери Манефе в монастырь! С глаз подале. Вывезем седни ночью, так упакуем – ни одна собака не дознается!
– Эх! – крякнул казак. – Не по душе! Не по душе мне это!
Однако в слободу въехал уже со всем степенством, дождавшись бричку с образцами и тюками французской мануфактуры. Ехал по центральной улице избоченясь, будто на коне, одной рукой держа заказные английские вожжи с латунными дутыми галунами. Неторопливо последовал в лавку. Разгрузился. Усадил Никодима за кассу и только тогда на негнущихся ногах, тяжко вдавливая каблуки фасонных лаковых сапог в мягкую землю улицы, пошел домой.
При его появлении ветер страха прошелестел по комнатам, сдул с лавок томившихся четверых приказчиков и заставил их вытянуться перед хозяином.
Тучей навис над ними Демьян Васильевич. Грозой сверкали его бешеные глаза, и уж совсем разбойно серьга в левом ухе.
– Кто? – спросил он и почувствовал, что вал ярости снова накатывает на него, как там, в степи, и сейчас он пойдет крушить и эти вытянутые в страхе лица, и мебель, и все, что ни станет у него на пути.
– Не мы-с! – прошелестели брехуны и прости-бестии приказчики.
Где работники?
Таковые явились в страхе и трепете.
– Не мы-с… Как перед Богом…
– Привесть Аграфену! – И было сам метнулся к двери стряпухиной каморки, но оттуда навстречу ему нерушимой стеной выступила Домна Платонна.
– Шел бы ты по своим делам, Демьян Васильевич, – сказала она, будто ушат воды на него