Дорога на Стамбул. Первая часть. Борис Александрович Алмазов
не круглое, – сказал, пожимая его крепкую руку, Осип.
– Евгений! – улыбнулся черноволосый. – У нас так говорят. Генчо. Я – болгарин.
– Болгарин! – закричал Осип. – Батюшки! Да что же вы сразу не сказали! Господи! А я, дурак, думаю, что за люди, и за нагайку. Ах, Васятка! Это ты меня сбаламутил… А и то сказать, господа, вы уж на нас не серчайте: следуете по степи ночью, без поклажи, без вещей… Кто знает, что за люди… Болгарин, ну тогда другое дело. А то могут быть и лихие люди.
– Вы уверены, что среди болгар нет преступников? – засмеялся, сверкнув белыми до голубизны зубами, Генчо,
– Да какие там преступники! Над ними как турки глумятся! – замахал руками Осип. – Читать газеты без дрожи не могу.
– Это одна из русских иллюзий, – сказал, посерьезнев, Генчо. – Но это святая иллюзия…
Осип никогда не видел таких глаз, как у этого болгарина: огромные, глубокие и такие черные, что зрачок казался неотличимым от радужной оболочки. Кроме того, они были обведены черным ободком и потому казались иконописными. Казак видел такие иконы в староверческих церквях, они считались византийского письма, и вот теперь он с удивлением и каким-то трепетом перед той печалью, что светилась в них, рассматривал их не на иконной доске, но на бледном худом лице живого человека.
– Черт бы побрал эти наши пресловутые иллюзии! – треснул кулаком о раскрытую ладонь студент. – Куда ни плюнь – кругом иллюзии… Иллюзия империи единой, неделимой, благоденствующей… которую никак не могут усмирить… Иллюзия доброго царя, которого умильно благословляют освобожденные им крепостные!.. Ведь это уму непостижимо: тиран – в ореоле освободителя! И разумеется, наиболее популярны создатели новейших иллюзий – господин Достоевский, граф Толстой… Когда же мы дорастем до материализма?!
– Мне кажется, Потапов, ты путаешь все в одну кучу и называешь иллюзиями национальные устремления, мечты, политику и духовность нации…
– Мечтания – удел раба! Кстати, мечтать рабу – дозволительно! Мечтать – пожалуйста! Действовать – сразу в ход пойдет весьма материальная нагайка…
– Мечта спасла болгар от распыления в недрах турецкой империи! Именно те иллюзии, против которых ты восстаешь, были единственным материальным началом, которое помогло народу выжить до сего дня, – сказал Генчо. – А что, собственно, свобода как не мечтание? Что независимость как не иллюзия? Однако люди идут за них умирать.
– Не больно-то они идут. Те же твои болгары, – резко сказал Потапов. – Пятьсот лет, запершись в своих кыштах, мечтали при свечах об освобождении, а когда пришел Христо Ботев, ему никто ворот не открыл! Это-то ли не рабство?!
Осип увидел, как дрогнуло лицо болгарина, и понял, что студент ударил его по самому больному месту.
Студент тоже это почувствовал.
– Ты меня, конечно, извини и не обижайся за резкость, – добавил он торопливо.
– Я не могу сердиться на человека, который идет умирать за мой народ, – сказал Генчо, глядя в огонь, словно бы самому