Безмолвный Крик. Саша Хеллмейстер
не был ни спортивным, ни выносливым. Он захныкал сразу же, как стало больно, потому что не умел терпеть боль и не хотел. Потому что – мамочка, спаси меня! Господи, спасите, хотя бы кто-нибудь! – он знал, что его песенка спета.
– Она думает: он плохой парень, убивает людей. – Убийца хмыкнул и развёл руками. – Каждый чёртов раз надеется: ну теперь-то он одумается, потому что у него есть я! Дамочки сексуально возбуждаются от такого и знают: он никогда не изменится, а что ещё хуже – может и их сожрать, когда чужого мяса ему не хватит. Вы думаете, они больные?
Он весело хмыкнул и постучал по чёрным выцветшим губам своей маски кончиком ножа. Мозес Пайк испуганно поднял на него вымученный блестящий взгляд.
– Такая женщина думает: его никто не понял, он бедный, несчастный, недооценённый гений, поэтому пошёл убивать. Такая женщина думает ещё: он хитёр, умён и сексуален. И знаете? Он сострадателен вдобавок. Никто не видит его хорошей стороны. Кроме неё. Хищник и жертва. Такой блевотный примитив, ей-богу. Но ведь работает же.
Он низко рассмеялся. Покачал головой. Затем выбросил руку вперёд – и Мозес Пайк засипел, потому что его горло облилось тонкой алой полосой, из которой на рубашку хлынула кровь.
– А ещё эта ультрамужественность. Любимая убийцы всегда будет под его защитой, потому что… как там пишут в этих дурацких книжках – герой пожертвует тобой ради мира, а злодей пожертвует миром ради тебя.
В груди у Пайка разгорался пожар, он перестал чувствовать тошноту, потому что показалось – не может дышать совсем. Он думал, это хуже прочего. Мозес беспомощно пучил глаза и смотрел на убийцу, когда тот вздохнул и присел рядом.
Его нож посмотрел Мозесу в живот.
– И ещё кое-что. Эротическое возбуждение. Такая мощная штука. Мне ли не знать! Хуже наркотиков. Знаете, Мозес, многие мои сверстники скололись в своё время. Иногда думаю, лучше бы они убивали…
Он порвал Пайку рубашку, раскроил нательную белую майку и сделал глубокий надрез над пупком, подцепив кожу ножом так, что та лопнула, как кровавый пузырь. Затем раздвинул края раны указательным и средним пальцами, внимательно посмотрев в потное, искажённое агонией лицо своей жертвы.
У Мозеса Пайка глаза вылезли из орбит.
Он умирал, потому что у него было перерезано горло, но продолжал мучиться от боли в последние секунды угасающей жизни. Убийца тянул края его плоти в разные стороны. Под эластичной чёрной водолазкой ублюдка, вершившего его судьбу, мышцы окаменели и вздулись. Он был весь как стальной и почти не казался человеком. Мозесу чудилось, он был Сатана – или кто-то гораздо хуже. Не библейское. Древнее и жестокое, ему непонятное. В глазницах маски сверкало безумие. И он непрерывно говорил:
– Я читал про это. Хорошая книжка, на самом деле. Всем бы дамочкам её почитать. Мол, женщины с неодолимой тягой к маньякам слишком ласковы и трепетны, и у них нет шансов на нормальные отношения. А этот субъект, он же почти идеальный мужчина. Он думает только о ней. И изменять ей не будет у себя в камере заключения.
Он