Такая карма. Татьяна Доброхотова
улице в Дели. Здесь, за рядами крошечных лавок и магазинчиков, размещаются самые дешевые в столице отели, даже не гестхаузы, а просто крошечные клетушки, которые каждый может снять от одного доллара за ночь и выше. И живет здесь потому, кроме самых нищих индусов, всякий сброд со всех концов света, прибывший в Дели за впечатлениями и дешевой наркотой. Родители никогда не разрешали мне здесь появляться, и это был, наверное, первый случай, когда я зашел так далеко вглубь сюда, да еще в одиночестве.
Я огляделся по сторонам. Вокруг был рынок, шумно и многолюдно, суетливо, отвратительно воняло от куч отбросов под ногами. Бесцеремонные торговцы хватали за одежду, надеясь затащить к себе в магазины. Со всех сторон тянулись за милостыней уличные попрошайки, некоторые безобразно искалеченные, другие больные проказой. К моей ноге уже прицепился какой-то малыш, монотонно повторял: «Нет папа, нет мама, одну рупию, мистер». Это, наверное, его единственные и первые слова, что он недавно научился говорить. Конечно, неприятно, как-то здесь всего этого много, но, в целом – привычно. Я давно уже навидался подобных картин и в других районах. Главное – чтобы тебя не обчистили, но деньги и документы я надежно спрятал в пояс под одеждой. Такими поясами здесь пользовались почти все – единственная возможность что-то наверняка сохранить.
Пока я гулял по улицам – немного успокоился. И теперь прикидывал, как лучше сделать – вернуться домой сейчас, чтобы продолжить разборки с родителями в надежде все-таки настоять на своем, или пропасть на несколько дней, сняв номер где-нибудь в гостинице, чтобы они стали посговорчивей. Конечно, я не буду жить здесь, отправлюсь где почище. Я уже начал озираться в поисках моторикши, чтобы в кабине спокойно решить, куда мне направиться, когда мое внимание привлекла интересная картинка. В тесном переулочке между домами была припаркована смешная машина: неопределимой уже марки, вся ржавая, исходного цвета тоже невозможно было понять, она вся была разрисована забавными картинками: улыбающиеся рожицы, солнышко, цветочки, домики, человечки. На капоте, торчащем на улицу, восседал молодой человек приковывающей взгляд внешности. Он явно не был индусом, европеец, с длинными, заплетенными в мелкие косички волосами, схваченными на лбу кожаным раскрашенным ремешком. Черная рубашка была расстегнута, обнажая грудь, украшенную татуировками и длинными бусами, спускавшимися до самой массивной пряжки ремня, поддерживающего тесные черные брюки, расклешенные книзу. Ступни были засунуты в кожаные шлепанцы, как носят индусы. В руках у чувака была гитара, а под бампером валялась черная кепка для сбора пожертвований. Но не он сам поразил меня больше всего, а то, как пела его гитара.
Это была какая-то запредельная музыка: мрачная, с постоянно повторяющимися монотонными фрагментами, она наводила на тяжелые размышления, может быть как раз сейчас созвучные мне. Но там было что-то еще: непривычное напряжение,