Такая карма. Татьяна Доброхотова
потому что не раз уже убеждалась в его дальновидности и опытности. Дед объяснил ей, что с красивого мужчины можно мало чего взять, так и будет он всю жизнь любоваться только собой и того же ожидать от всех окружающих вместо того, чтобы все силы бросить на выбивание жизненных благ, что в прежней советской стране было делом далеко не простым и удавалось мало кому. А этот, не питающий иллюзий относительно собственной неотразимости, наоборот, всегда будет благодарен красавице-жене, украшающей его жизнь и расцвечивающей ее яркими красками. Да и для своего возраста добился он уже многого, глядишь, и дальше все так же пойдет, вверх и вверх, с божьей и тестя помощью. Опять же, родом он тоже из уважаемой московской семьи, и тут все за него.
Может, оно все так бы и получилось, как рассчитывал мой дальновидный и предприимчивый дед, если бы это касалось только отчима. Единственное, чего не смог он учесть – глупости и примитивности собственной дочери Люси, из-за которой рухнули тщательно рассчитанные планы.
Вообще-то отчим оказался человеком не злым, спокойным и хорошо воспитанным, да еще и обожающим мою экстравагантную мать, уверенную тогда, что все вокруг существует только для ее собственного удовольствия и радости, и еще ни разу не усомнившуюся в этом. И ко мне он, надо отдать должное, сразу стал относиться как к собственному сыну, полюбил. О том, что этот человек – не родной отец, я узнал только десять лет спустя, как это чаще всего и бывает – от доброжелателей, стремящихся открыть глаза подростку на то, что будет больно ему и его близким.
Сразу после свадьбы отчим получил высокую должность в посольстве Бельгии, где все шептались, что вот он, тот, кто со временем сменит посла европейской страны, уже выходящего в тираж в силу преклонного возраста. Так мы, все втроем, оказались в Европе, что тоже входило в планы моего деда – убрать Люсеньку из Москвы, оторвать от местных бездельников и бонвианов.
Там, в огромной с росписью и лепкой на потолке квартире безмятежно прошли следующие три года, очень благотворно сказавшиеся на моей матери, которая из пустенькой московской барышни превратилась в очаровательную посольскую даму с настоящим европейским лоском и шиком. Потом отчима отозвали в Москву, за новым назначением. Мне было уже почти семь лет, и я хорошо помню все случившееся, на долгие годы грязным пятном замаравшую последующую жизнь моей семьи.
Мы ехали в поезде от Брюсселя в Москву. За окном мелькали чистенькие провинциальные домики, мама с папой были оживленные, веселые, в предвкушении встречи с родными и друзьями, и я тоже никак не мог дождаться, когда же увижу забытый давно город и гадал, что меня там ожидает. Недалеко от границы взрослые слегка поссорились, о пустяках. Кажется, речь шла о том, в каком ресторане они будут отмечать возвращение. Отчим хотел в Прагу, а мама настаивала на загородном деревянном ресторане. Дело дошло до того, что Люся надулась