Аир. Хозяин болота. Даха Тараторина
вместо нее. Она спустилась и ступила на мостки. Он не шелохнулся. Поклонившись спине чужака, Ива молвила:
– Зачем беду кликаешь, добрый молодец? Ты не наш, не тебе за меня отвечать.
Он усмехнулся, ровно каркнул, и принялся раздеваться. Развязал кушак, скинул рубаху. Когда дошла очередь до порток, Ива вспыхнула и отвернулась.
– Что смутилась? Гляди! – поддел ее чужак.
Ива стиснула зубы. С берега за ними жадно следили деревенские. Первыми стояли мать с отцом, ни словом не перемолвившиеся с Ивой по дороге. Чуть поодаль – Бран с семьей. Те о чем-то спорили, но Ива не слышала.
Так уж заведено: тех, кто пришел на божий суд, надобно осмотреть с темени до пят, проверить, не укрылся ли где потаенный амулет, призывающий милость богов. И только после этого им дóлжно ступать в воду.
Эка невидаль – голый мужик! Они с подружками подглядывали, как засеивают поля. А засеивали их как заведено – без портков. Как же иначе одарить мать Землю, упросить родить урожай? Только поделившись мужской силой! Ива смотрела лишь однажды, да потом долго заикалась от стеснения всякий раз, как сталкивалась с деревенскими парнями. Подружки же во главе с заводилой Салой бегали каждый год.
Девица собралась с духом и повернулась. Чужак стоял пред нею в чем мать родила, но ничуть не стеснялся. Кто другой назвал бы такого жердиной, Иве же он показался ладным да складным. Деревенские мужики к середине лета все загорелые, этот же бледный – мертвец мертвецом. Однако ж под кожей, по-девичьи тонкой, виднелись крепкие мышцы, оплетенные синеватыми жилами.
Он подбоченился:
– Ну?
– Нету на тебе оберегов, добрый молодец.
Ей бы сказать это громко да звонко, чтобы все слышали, но Ива едва лепетала, безотчетно краснея.
– Не о том тебя спрашиваю, – едко фыркнул мужчина.
– О чем же?
– О том, хорош ли.
Девица облизнула враз пересохшие губы. И что тут скажешь? Хорош ли? Пожалуй, что и нет. Это Бран был хорош: крепок, синеглаз, с копной льняных кудрей. Силен и широкоплеч, как полагается кузнецу. Ива сама видела, как он одной рукой сминал подкову.
Чужак же… Деревенские про таких презрительно говорили: «Ишь, благородный!» И это взаправду было про него. Он не двигался, а будто бы плыл. Тягуче, по-жуткому неспешно. Смотрел свысока, говорил отрывисто, точно плетью хлестал. Но Ива могла поклясться, что красивее мужчины в жизни не встречала… А на вопрос так и не ответила. Вместо этого крикнула, обращаясь к клюквинчанам:
– Нету оберегов на добром молодце!
Настал черед ответчика раздеваться. Бран спустился нехотя, заложив большие пальцы за пояс. Прина и Луг проводили его знаком, ограждающим от всякого зла, – перечеркнутым крест-накрест кругом. Они бы вместе с ним и к реке пошли, и в омут бы нырнули заместо дитятки любимого, да любому ясно: не сдюжат. Всяко кузнец здоровей да крепче, ему, как девке хворобной, заступника брать соромно. А прочих лишних божий суд к спорщикам не допускал. Приблизится кто вместе с правым и виноватым к воде – великий