Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты. Группа авторов
вечер у Стацинского, а я написал статью об этом в «Русскую мысль», которая так и называлась: «Умер земной шар».
– Выходит, у Бродского мало смыслового плана?
– Пожалуй, да. Он неизобретателен, вот что я хочу сказать. Он классицист. Он встал один раз на какие-то рельсы и с них не съезжал никогда. Он мне еще в молодые годы, когда нам было двадцать с небольшим лет, сказал: «Хвост, ты увидишь, я получу Нобелевскую премию!» И он ее получил. Он делал все, чтобы ее получить. А для того, чтобы это сделать, нужно работать в одном направлении. Он так и трудился.
– Лимонов тоже хотел, но не получил.
– Лимонов, может быть, хотел, но не смог. Нобелевский лауреат должен вести особый образ жизни, это точно совершенно – и палитра его деятельности должна быть очень широкой, он должен преподавать, он должен читать лекции, просвещать, еще что-то делать.
– Вас, как и Бродского, судили за тунеядство. Но для Бродского с этого суда началась мировая слава, на его защиту встала вся интеллигенция, вы же так и остались битником.
– Меня судили за тунеядство раньше, и Бродский прибегал хлопотать, чтобы меня простили. Были фельетоны, где мы все фигурировали – Бродский, Ентин, я, Роман Каплан30.
– В Москве был тогда опубликован фельетон «Бездельники карабкались на Парнас» 31.
– Да, еще «Помойка номер восемь»32 – про Рабина и компанию. Первый мой суд закончился смешно – тем, что меня приговорили к поступлению в университет. Меня спросили: «Чем вы занимаетесь сейчас?» – «Я пишу стихи». – «Как, вы пишете стихи и не имеете никакого образования?» Я сказал, что считаю необязательным иметь образование. Они ответили, что обязательно нужно иметь образование: «Давайте договоримся с вами так: вы пойдете на какое-нибудь филологическое отделение и будете изучать филологию». Я сказал: «Ну хорошо – тогда я постараюсь поступить в университет, на филфак». На этом мы и договорились. В то время, когда меня арестовали, я писал стихи и на филфак поступал уже после всех художественных образований. А потом меня два раза еще арестовывали по тунеядству, но до суда дело не доходило, а отправляли в психушку и там держали. В первый раз, на Пряжке, я попал на койку, на которой лежал до меня Бродский, и там провел месяц целый. Второй раз мне еще больше повезло: я целых полгода провел в другой психушке, в Ленинградской областной больнице психиатрической, где попал на инсулиновую шокотерапию за то же самое, за тунеядство.
– Сложно было жить не работая?
– Так я зарабатывал довольно много, но все это были заработки левые – то работал фотографом на пляже, то мыловаром в прачечной, то еще что-то такое. Фотографом я работал в Крыму на пляже, а деньги пропивал в Коктебеле на Киселевке33. Там все кому не лень работали. Иногда меня приглашали и в дом Волошина, попеть что-нибудь, например, и я пел.
– А как вы впервые оказались в Москве?
– Впервые я попал в Москву через Тарусу, куда мы приехали с одной
Каплан Роман Аркадиевич (1937–2021) – переводчик, искусствовед, эмигрировал в 1972 году; в 1986‑м основал в Нью-Йорке знаменитый ресторан «Самовар». Имеется в виду фельетон М. Медведева «Навозная муха» в газете «Вечерний Ленинград» (№ 138 от 13 июня 1963 г.): «Под стать Каплану и его ближайшее окружение. Леонид Ентин, Иосиф Бродский, Алексей Хвостенко – окололитературные мальчики, мнящие себя непризнанными гениями. Все они, конечно, ярые фанатики модернизма в искусстве и сами пишут бездарные формалистические стишки». – Благодарю А. Н. Новоселову за помощь в розыске фельетона. –
Жрецы помойки № 8 // Московский комсомолец. 1960. 29 сент.
Дом художника и руководителя Инициативной группы защиты прав инвалидов Юрия Ивановича Киселева (1932–1995) в Коктебеле, с 1956‑го по 1981 год место отдыха неформальной молодежи и творческой интеллигенции. См. ниже.