Не судьба. Кирилл Берендеев
как алкоголик в душе, предпочитал дешевый портвейн «три семерки», ликер или, когда в винном не случалось ничего путного, шел в аптеку, скупая упаковочки настоек зверобоя, бузины и тому подобного, чтоб, разведя, выпить и закусить.
Впрочем, вместе с талонами пришло и подорожание, это как раз понятно, то, что продавалось еще без вырезаемого квитка, немедля подскочило в цене, если не испарилось из продажи вовсе. Дворник больше злился, больше пил, чаще приходил теплый, но тихий, буянить он, кажется, не умел в таком состоянии, – что уже хорошо. Просто грязными своими сапогами чапал до кровати и рушился в нее, немедля отключаясь от всего земного, оставляя на нас заботы по уборке. Но тут еще случилась напасть, впрочем, ежегодная – начались снега. Коммунизм, который сам себе устраивал Михалыч, закончился, он больше не мог получать свои кровные и когда махал метлой и когда не махал вовсе. Снег приходилось убирать, тем более, что жильцы окрестных бараков постоянно жаловались на гололед, а он, захвативший по жадности два участка, теперь не успевал все убрать до часа пик, до момента ухода на работу большинства жителей. Иногда вставать приходилось немыслимо рано, и работать по нескольку раз в день, сгребая и сгребая постоянно падавший снег. И никакой надежды на спецтехнику – ее в городе выпускали только на центральные улицы и площади, какие там дворы и переулки. Тем более, на окраине.
Да и я начал крутиться. Шеф – у него довольно быстро после назначения в наш кооператив обнаружился острый железный предмет пониже спины – и теперь не мог усидеть спокойно. Всучив громадную взятку в две тысячи, не спросясь ни у кого, он захватил и фактически монополизировал рынок вареных джинсов. «Варенка», вот уже больше года остававшаяся на пике моды, приходила в виде обычных штанов цвета «деним», вполне прилично изготовленных фирмой «Рабочая одежда» и совершенно поганой от вьетнамского производителя с непроизносимым в приличном обществе названием. Из них наши кооператоры и приготовляли в домашних условиях нечто сине-белое, с разводами, которое стирать позже не имело смысла, ибо модный эффект немедля превращался в нитки. Шеф договорился с «Рабочей одеждой», что все джинсы, поставляемые в город, будет скупать он – весь вагон в месяц, а платить авансом. Залез в сумасшедшие долги, но чуйкой понимал, что выгода, вот она, прет в руки, надо только ухватить. Мы всем кооперативом денно и нощно корпели над новой работой, перешивая лейблы, и выкрашивая брюки, превращая их то в махрово цветастые, то в ровно белесые. Но его наитие не подвело – город оказался нашим. Джинсы, даже при том, что цена на них составляла от пятидесяти до ста пятидесяти рубчиков, сметали влет. Ожидание повышения доходов – и наших, когда выберемся из долгов, и личных – возрастали с каждым днем.
Может, поэтому я все меньше виделся, вернее, видел Ольгу, Михалыча, других соседей, вообще, всех, кто не был так или иначе связан с работой, с ожиданием постоянным, почти ощутимым, этой баснословной прибыли, до которой – вот