Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. Коллектив авторов
издать не мог. Только на дому, собирая друзей, он читал по ней лекции.[30]
В 1837 г. Галича вовсе уволили из университета, лишив жалованья. Между тем, у него была семья, хотя вечные нелады с женой донимали (он философски называл ее Ксантиппой – по имени суровой подруги философа Сократа). Пришлось наниматься на канцелярскую работу. «Горька участь человека, – сетовал Галич, – когда его дух сознает, что он может делать больше, чем рыться в канцелярских бумагах и пресмыкаться в архивной пыли, хотя и получает за то жалованье. Горек хлеб, когда его дают тебе из сострадания и отказывают в том, на какой ты имеешь право».
В 1840 г. Галича подстерегло еще одно несчастье: на даче между Царским Селом и Павловском сгорела его библиотека и все рукописи, а среди них – перебеленная, приготовленная к цензуре «Философия истории человечества». «Дети моей мысли умерли, – сказал он. – Жизнь моя потеряла цель и смысл. Мне пора умереть». Это произошло в 1848 г. Скончавшийся от холеры, Александр Иванович похоронен в Царском Селе.
«ВРЕМЯ НЕЗАБВЕННОЕ»
Полуокно (лицейские комнаты были устроены так, что каждому доставалось по пол-окна) кельи Пушкина смотрело в сторону дворца. Обычный вид из него вызывал радостные чувства:
Я слышу топот, слышу ржанье:
Блеснув узорным чепраком,
В блестящем ментика сиянье
Гусар промчался под окном…
Но летом 1812 г. картина открывалась иная:
Сыны Бородина, о кульмские герои!
Я видел, как на брань летели ваши строи;
Душой восторженной за братьями спешил.
«Жизнь лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской, – единственно верными словами описал душевное состояние лицейских Иван Пущин более 40 лет спустя, – приготовлялась гроза двенадцатого года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми – усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита ‹…›
Когда начались военные действия, всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал их нам громогласно в зале. Газетная комната никогда не была пуста в часы, свободные от классов: читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное».
Воспитанники Малиновский и Кюхельбекер рвались в армию – едва удалось директору остановить их. В стихах к лицейской годовщине (1836) запечатлены те дни:
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в
30
Об этой книге дружественно отозвался Е. А. Баратынский в письме к Пушкину в 1826 г.