Офицер Красной Армии. Владимир Поселягин
мной.
Повернув голову, я посмотрел в сторону дома, откуда выбежала собака. На крыльце стояла хозяйка и настороженно разглядывала меня. Это была женщина лет пятидесяти на вид, довольно плотного телосложения.
– Добрый вечер, – кивнул я, вставая и поплотнее запахиваясь в плащ. Ветер стал дуть сильнее, и меня подморозило. – Извините, не подскажете, где можно встать на постой?
– Из лагеря бежал?
– Можно и так сказать, – слегка кивнул я настороженно.
Новая информация порадовала меня. Хоть что-то. Значит, оккупация.
– Проходи, только быстро. Вечереет, на улице никого, но в крайнем доме полицай живёт, там же ночуют его подручные, – сказала пожилая хозяйка, посторонившись, когда я проскользнул мимо неё в сени, а потом и в саму хату. – Двое их, не местные. Недавно застрелили командира. Лётчика. Всей деревней его на кладбище хоронили, а те только посмеивались. На улице сейчас народу почему нет, именины у Федора, одного из полицаев, а он как напьется, так палить начинает. Чуть бабку Зую не убил насмерть, вот все и прячутся. Повезло тебе, что сегодня к нам зашёл.
– А когда они не пьют? – спросил я, проходя к столу. Хозяйка убрала кусок материи, открывая тарелки и плошки с едой.
– Кушай, вижу, что голодный, – велела она. – А гуляют они почти всегда, редко когда спокойно, да и то когда они уезжают к старосте в Народичи.
Всё это я слушал, пока сердобольная женщина, видя, во что я одет, стала ворошить сундуки. При этом наблюдая, как я быстро ем крупную варёную картошку, не забывая посыпать её солью, вприкуску с хлебом и тонкими ломтиками сала, она только горестно качала головой.
– У нас тут санчасть стояла в прошлом годе, когда бои шли, много что осталось, немцы не стали забирать. Обычной одежды не осталось, но вот солдатская есть.
– Пойдёт, – кивнул я, после чего, быстро прожевав, добавил: – Мне бы командирскую форму. Командир я.
– Это есть, у меня раненые лежали, немцы их потом увезли, когда в плен взяли. Форма-то их осталась.
– А документы, имена-фамилии помните?! – быстро спросил я, вставая из-за стола. Хозяйка жила одна и, судя по количеству выложенной на стол еды, готовила только для себя, поэтому я не стал сметать всё, а оставил и хозяйке повечерять, как тут говорили.
– А чего не помнить. Помогала ухаживать, письма с их слов писала родным, – ответила хозяйка, доставая из сундука несколько комплектов аккуратно сложенной формы. – Некоторые вот не успела отослать.
– Повезло мне с вами, сразу форма нашлась, – вздохнул я, проверяя френчи.
– Да она во всех домах есть. Везде раненые лежали. Только три хаты спалили, когда бои тут были. Я в погребе пряталась, страху натерпелась… Вот, посмотри.
– Это капитанская, а я старший лейтенант. Иголка с ниткой есть? Я петлицы перешью, по размеру мне этот френч… А шинели есть?
– Солдатские есть, три штуки. Было четыре, так я одну для себя перекроила. Хорошая вещь, но дождя боится и сушится долго.
– Это да, –