Жди меня, когда небо окрасится в розовый. Марат Мусабиров
Может, день рождения не есть лучший повод?»
В итоге я настиг Мирай и спонтанно промолвил:
– Улыбнись-ка, сестра!
И сразу же пожалел об этом. В голове тут же начался шторм, безжалостно перемалывавший мозг в кашу. Лицо мое преисполнилось мрака, сам я по какой-то причине начал идти быстрее своей подруги. Обогнал ее. Она всё еще была в легком удивлении от сказанного мной. А через пару секунд ласковые слова так и слетели с ее губ, заставив улыбнуться и меня, и ее саму:
– Я улыбаюсь, братец!
Однако мы словно поменялись ролями. На сей раз в моей улыбке не было искренности. Я отчетливо осознавал, что сморозил глупость. И клял себя всеми возможными проклятиями, которые только знал. Но… ничего плохого-то не случилось, так ведь? Мы оба улыбались, на лазурном небосводе, как будто бы робкими мазками краски, были налеплены пара-тройка облачков, летящих совсем рядом друг с другом и образующих что-то наподобие губ; ветер не давал о себе знать, да и эта тишина, ласкающая уставшие от городского рокота уши, – откровенно говоря, сама Вселенная твердила, что всё просто чудесно. Однако души наши… наши души ярчайшим контрастом выделялись на фоне причудливого великолепия дня. Они были неспокойны, непокорны и как бы пусты. Нельзя было просто взять и умириться. Это было невозможно. Казалось, что, пока мы вместе, это абсолютно нереально. И нас с ней какой-то трансцендентной силой тянуло друг к другу – наши плечи вдруг соприкоснулись[7].
Оба почувствовали робость, но я справился с ней и тут же заговорил:
– Как-то тут сегодня тихо, не так ли?
– Как бы сказать… тут так постоянно, – с еле заметной ухмылкой сказала она.
– Честно говоря, я очень редко бывал в деревнях и в прочих подобных спокойных местах. Для меня тут так непривычно.
– У всех городских есть такое чувство. И привыкнуть к нему порой бывает непросто, но однозначно приятно. Согласишься?
– Пожалуй. Я пока не привык.
– Если поживешь тут с недельку-другую – привыкнешь. Это я тебе гарантирую.
– Только вот жить тут неделю как-то не особо хочется. Хотя если жить в доме твоих предков, то я только за. Он и вправду выделяется среди всех остальных здесь. Повезло тебе.
– Да уж, спасибо, – каким-то обиженным тоном «поблагодарила» она.
– Что такое?
– Не люблю, когда говорят «повезло тебе». Это раздражает.
– Почему? Факты же.
– Чувствую себя потом как обмякшая вафля. Ну нельзя так говорить мне. Я себя виноватой ощущаю, что ли.
– А это еще почему?
– Даже не то чтобы виноватой, а, скорее, виновницей человеческой зависти.
– А кто бы не завидовал тебе? – спросил я так, будто изумлялся с чего-то само собой разумеющегося. – Я лично завидую, но белой завистью. Такой же белой, как этот снег вокруг. И это нормально.
– Вот такая «нормальность» в обществе меня и бесит, – раздраженно проговорила Мирай, нахмурив брови. – Ненавижу, честное слово. Не хочу, чтобы
В их отношениях можно прочувствовать и щемящую тоску, и какие-то сожаления, ведь они, по сути своей, израненные странники, с личными нарывами на сердце. Это отражено в первой части саудтрек-альбома – «Wounded Wanderers». –