Верховье. Полина Максимова
утро, – сказала я.
– Да какое утро! День на дворе. Вы, городские, вечно спите до обеда, – криво улыбнувшись только половиной рта, захрипел Алексей. – А что выросла – не то слово. Мать красавица была, помню. Ты вся в нее значит?
Он подмигнул, я зачем-то улыбнулась, вслед за бабушкой Таей залезла на заднее сиденье. Она пристегнулась, я повторила за ней. В салоне пахло куревом и бензином, повсюду налипла белая собачья шерсть. На приборной панели стояли три иконки.
– Осторожный я водитель, не боись, – сказал Алексей и тронулся по проселочной дороге, вздымая пыль. Я услышала лай и обернулась, белая собака о чем-то гавкала нам вслед с угора у соседской избы.
Редакция газеты «Пинежье» находилась в Карпогорах, где я вчера сошла с поезда. Ехать чуть больше часа, если быстро.
– Значит, с Архангельска к нам пожаловала, – начал Алексей. – Дочка у меня тоже в Архангельске живет. Врачом хочет стать. В мединститут поступила. Знаешь, может?
– Знаю. Он у нас один.
– А ты, значит, журналист? – Он посмотрел в зеркало заднего вида и поймал мой взгляд.
– Пока только планирую.
– В «Пинежье» Верка редактором работает. Одноклассница наша. Могу замолвить за тебя словечко. Уверен, не откажет. Всю школу за мной бегала.
– Алексей, скажешь тоже, – усмехнулась бабушка Тая.
Алексей снял джинсовку и кинул ее на пассажирское сиденье рядом. Острый, как клюв птицы, локоть посмотрел в нашу сторону.
– Ты смотри, совсем выхудал, – сказала бабушка Тая. – Не ешь, что ли?
– Да мамка совсем плоха, не варганит ни фига. Сама ест, только что икота еённая просит. В тот раз курицу ей притащил, она аж с перьями сожрала.
– С перьями? – вырвалось у меня.
Я повернулась к бабушке. Она положила свою руку на мою и покачала головой.
– Это он болтает, – тихо сказала она мне, а затем неодобрительно обратилась к Алексею: – Курицу-то небось у Людки с Женькой попер?
– Ага. Мамка так орала, поди да не сопри.
– Узнают ведь, скандалить будут.
– А вы, Таисья Степанна, не балабольте, вот и не узнают, – вдруг озлобился и сквозь зубы заговорил сосед.
– Молчу, соседушка. Слова от меня не услышишь, – только добавила бабушка Тая, и весь оставшийся путь она действительно молчала. Молчали и мы с Алексеем.
Условное шоссе, на котором едва могли разъехаться две машины, было проложено через монолит леса. Сосны росли так близко, руку протяни – обдерешься о грубую кору. Дорога походила на стиральную доску. Вчера в автобусе это не так сильно ощущалось, «Ниву» же трясло нещадно. Алексей непрерывно затягивался, я хотела приоткрыть окно, чтобы развеять табачный дым, но пыль из-под колес белой пеленой стояла в воздухе, будто туман. Не знаю, что делало наш путь более мучительным – удручало и молчание, и запах сигарет.
Мы подъехали к двухэтажному