Верховье. Полина Максимова
сказал. Или для газеты не пойдет?
– Думаю, не пойдет.
– Тогда напиши, что в соборе Святого Петра в Ватикане меня накрыл синдром Стендаля. Я обалдел, мне стало плохо, я вышел на улицу и уже больше не смог туда вернуться. Очереди были сумасшедшие, не уверен, что меня пустили бы так просто. Но глядя на очередь, которая выходила за границу этого крошечного государства внутри Италии, я решил заняться монументальной живописью. Это было летом после десятого класса. Я тогда окончил художку и вполне неплохо рисовал, вообще я рисовал с детства, но этого было недостаточно. Год я работал, чтобы собрать портфолио и поступить в Штиглица. Но на экзамене получил низкий балл. Прошел еще год, я ходил к ним на курсы. Подтянул свои слабые стороны и поступил.
– А сейчас слишком пафосно. Давай придумаем что-то между.
– Но это все тоже правда!
– И про Ватикан?
– Да, я был под впечатлением.
– Думаешь, читатели газеты знают, что такое синдром Стендаля?
Он засмеялся, я покраснела.
А потом пролетело чуть больше двух часов. Если кому-то кажется, что время на Пинеге замерло, то я поспорю – оно бежит здесь с космической скоростью. Ну или только в этом кафе. Матвей рассказал, как копировал известные картины в Русском музее, как накалывал мозаику по тем же сюжетам, что в храме Спаса на Крови, как сложно работать с эмалью, которая подчиняется не художнику, а температуре в печи.
Прервал наш разговор разъяренный Алексей, он вошел, весь звеня от злости. Он прождал меня у храма двадцать минут, а потом ему сказали, что я в кафе с приезжим парнем. Стулья не разлетались, не бились тарелки и чашки, не кидались в стенку бутылки с коньяком. Но ярость Алексея была такой явной и мощной, что я вжалась в стул, будто перед ударом. Если сейчас же не сядешь в «Ниву», будешь добираться вплавь. Мы вылетели на улицу, жаркий сухой воздух огрел по лицу. Простите, простите, забыла про время. Зарычала «Нива», трогаясь с места. И опять я была в дороге, и опять я молчала, боясь пошевелиться, боясь, что удушающий дым от сигарет заставит меня закашляться, и тогда сосед разразится руганью, матом, будет орать на меня так же, как вчера орал на свою больную мать. Поэтому я тихо сидела и прислушивалась к каждому движению Алексея, сосредоточившись на ощущениях в собственном теле, не подпуская к себе ни одной мысли, замерев, сохраняя хрупкую немоту.
Бабушки Таи дома не было. Я лежала под пологом и не могла отдышаться. Быстро взбираясь по холму, я ждала, что Алексей погонится за мной, схватит за ноги, повалит, поволочет вниз… А что дальше? Зачем ему это? Да ни за чем, поэтому он даже не вышел из машины вслед за мной. По крайней мере, я не слышала, чтобы хлопала его дверца.
Почему же тогда я это представила? Я знала почему. Это от Изы. Поступив в университет, я стала понимать, как много ее во мне. На любую ситуацию я смотрела ее глазами. В школе я никуда не ходила, почти ни с кем не дружила. Однажды я сказала Изе, что меня позвали на день рождения к богатой девочке,