Большие надежды. Чарльз Диккенс
ясно было, что он спал. Я думал, он более обрадуется, если я неожиданно явлюсь к нему с завтраком, и потому, подойдя сзади, я тихонько тронул его за плечо. Он в то же мгновение вскочил, но то был не мой колодник. Он, однако ж, очень походил за моего незнакомца: тоже серое платье, та же колодка на ногах, он так же хромал и дрожал от холода; одна только была разница между ними: лицо его было другое и на голове плоская, с большими полями, поярковая шляпа. Все это заметил я в одно мгновение, ибо он ругнул меня, хотел побить, но поскользнулся, чуть не упал, и пустился бежать, спотыкаясь на каждом шагу. Вскоре туман скрыл его от моих глав.
«Верно это молодчик!» думал я, и сердце у меня забилось. Я уверен, что почувствовал бы боль и в печенке, если б только знал, где она находится. Вскоре я добрался до батареи и увидел моего настоящего колодника: он ковылял взад и вперед по батарее, обхватив свое тело руками, точно он всю ночь провел в этом положении, поджидая меня. Он страшно дрожал от холода. Я ожидал, что вот он упадет к моим ногам и окоченеет на веки. Глава его поражали выражением какого-то отчаянного голода; передавая ее у напилок, я подумал, что он верно принялся бы его грызть, если б не видел моего узелка. Он не повернул меня теперь ногами вверху, как в первый раз, а дал на свободе равнять узелок и опорожнить карманы.
– Что в бутылке? – спросил мой приятель.
– Водка, – отвечал я.
Он уже набивал себе глотку начинкою; процесс этот более походил за поспешное прятанье, чем на еду. Он на минуту остановился, однако, чтоб хлебнуть из бутылки. Он так сильно дрожал всем телом, что я боялся, чтоб он не откусил горлышка у бутылки.
– Верно у вас лихорадка, – сказал я.
– Я сам то же думаю, мальчик, – отвечал он.
– Тут нехорошо, – продолжал я. – Вы лежали на болоте, а ведь, от этого легко получить лихорадку и ломоту.
– Я прежде покончу этот завтрак, чем смерть покончит со мною, – сказал он. – Я все-таки его кончу, если б мне даже следовало тотчас затем идти на галеры. Я до конца завтрака поборю свою дрожь, не бойся.
Во все это время, он с неимоверною скоростью глотал и начинку, и куски мяса, и хлеб, и сыр, и пирог со свининой. Он глядел на меня во время этой работы недоверчиво; озираясь боязливо по сторонам и, вперяя взгляд в туман, он часто останавливался и прислушивался. Всякий звук, плеск реки, мычание стада – все заставляло его вздрагивать. Наконец он воскликнул:
– Ты меня не надуваешь, чертёнок? Ты никого не привел с собою?
– Нет, никого, сэр.
– И никому не велел за собою идти?
– Никому.
– Ну, хорошо, – возразил он: – я тебе верю. И то сказать, хорош бы ты был щенок, если б в твои годы помогал бы ловить такую несчастную тварь, как я.
При этом что-то зазвенело в его горле, точно там находились часы с боем, и он потер глаза своим толстым рукавом.
Сожалея о его судьбе, я со вниманием наблюдал, как он, съев все, что я принес, накинулся наконец на пирог со свининой.
– Очень