Шепотки и народная магия на удачу, любовь, деньги и счастливую жизнь. Словом творим добро. Анна Григ
положил. И деду он приглянулся – их семья из кулаков все-таки была. Ухаживал Иван за мамой долго, любил он твою бабушку крепко. Но не лежала мамина душа к нему – сердцу не прикажешь. Шло время, и мой будущий отец к концу августа заслал сватов. Дед, конечно, не спрашивая согласия дочери, просватал ее. Свадьбу на Покров наметили. Мама, узнав о решении отца, бросилась ему в ноги, плакала, просила о милости: замуж за Лаврентия ее отдать. Криком, говорит, кричала: «Отдашь за Ваньку – руки на себя наложу!» Но дед остался непреклонен, только ответил: «Уймись, дур-р-ра, счастья своего не знаешь. А про Лаврушку и думать забудь!» Этой же ночью, когда все в доме улеглись, побежала мать на их с Лаврентием место тайное. Он ее уже там ждал. Вся в слезах, бросилась к нему объятия, заголосила: «Согласна я, Лаврушенька, на побег, а там будь что будет!» Не знаю, как уж они там договорились, только решили на днях сбежать.
– А куда же они побежали б? – спросила я маму.
– Она говорила, что в лес. Была где-то в тайге заброшенная избушка лесника, который к тому времени умер. Там и собирались жить. Вот юность!
– Ну а что? Глядишь, потом бы дед Игнатий и простил бы их. Куда же деваться было бы? Все-таки – дочь, родная кровиночка.
– Это вряд ли. Тогда честь рода, дома и состояние жениха важней были, чем счастье родного дитя. Да и понимание счастья у них было разное. Скорее, проклял бы и отрекся…
– А что дальше было? – с нетерпением спросила я.
– Начинало светать, – продолжила свой рассказ мама. – Стали они к дому пробираться. А мой дед еще тот ходок был. На беду, в то же самое время, ранним утром, возвращался он от своей полюбовницы. Вот тут-то он и заметил твою бабушку, тайком пробиравшуюся домой. Они с Лаврентием, по понятным причинам, домой возвращались по одному и разными дорогами. Накинулся было дед на нее. Да его зазноба увидела в окно эту картину, выбежала на улицу и встала поперек, закрыв собой маму: «Не смей, Игнатий! Мне всю жизнь испоганил, сам всю жизнь без любви промаялся и Маринку на то же обрекаешь!» В общем, бить он маму не стал, но за волосы затащил в дом и запер ее в комнате. Велел своей жене, моей бабке: «Маринку не выпускай! Не будем ждать до Покрова, в воскресенье свадьбу справим!» Потом побежал к соседям, в дом Лаврентия, выволок его на двор и засек до полусмерти. Мама, говорит, что за всем этим из окна наблюдала. Позже рассказывала, что в тот момент сердце у нее заходилось, небо с копеечку показалось. Через три дня назначили свадьбу. Легко догадаться, что было с мамой – почернела вся от горя. Но делать было нечего, пришлось смириться. За день до свадьбы, глубокой ночью, удалось мамке выбраться из дому. Отчаянная она была, не побоялась, как-то по крыше перебралась на двор Лаврентия. Через окно залезла в его комнату, а он без чувств лежал. Увидела его мама – так и ахнула: тело Лаврентия как тельняшка кровавая. Упала она ему на грудь, заплакала, конечно. Лаврентий очнулся, чуть приоткрыл глаза и еле произнес: «Не тужи, Маринушка,