.
губу.
Вообще, дочь часто говорит, что хорошо бы мне снова выйти замуж. Но, может, она это в шутку, а в глубине души совсем не рада моим новым знакомствам. Хорошая мама, на моем месте, наверное, отложила бы свидания, пока у дочери все не наладится.
Я представляю, как пишу Марку, что пока не готова к отношениям. Стержень карандаша, которым я крашу листья, противно хрустит и отлетает в сторону. Наверное, я слишком сильно надавила на карандаш.
Украдкой вздохнув, я ковыряюсь в коробке, надеясь найти новый – точно такой же. Как назло, других зеленых там нет. Точилки тоже не видно. Ну класс! И как мне докрашивать рисунок? Оранжевым, что ли, оставшиеся листья замазывать? Типа я уже немолодое дерево, типа совсем скоро осыплется с меня листва. Буду стоять седой и одинокой, а злой ветер станет трепать и ломать мои ветви. А потом меня вообще какой-нибудь молнией бахнет. Если ты дерево-одиночка, каждый ураган способен смести тебя с лица земли.
Так, стоп! Что это у меня в голове за чепуха? Прямо какие-то поэтические фантазии. И все из-за этого дурацкого рисунка. Тисецкий прав, у психолога не все дома, не стоит принимать ее нелепые задания всерьез.
Я закрашиваю оставшиеся листья голубым, потом прохожусь поверх него желтым. Получается весьма сносный зеленый. Полюбовавшись, я начинаю раскрашивать кору.
– Ладно, уговорили, – вдруг брякает Тисецкий и резко дергает столик к себе.
Стержень коричневого карандаша у меня в руке проезжает через весь лист, оставляя под собой уродливую полоску.
– Что вы, черт возьми, делаете? – кричу я.
– А какого фига вы себе весь столик захапали? Делиться надо.
– Вы мне рисунок испортили! Вот, полюбуйтесь! – Я тычу пальцем в коричневую полосу. – Вы мне все изуродовали.
– Да ничего там у вас страшного не случилось, – огрызается Тисецкий, – стеркой пройдитесь.
– Это цветной карандаш, он не стирается.
– Ну давайте я попробую, – бурчит он и пытается выхватить у меня рисунок.
Мне почему-то кажется, что он собирается его присвоить. Я пугаюсь и со всей дури трескаю его по руке.
– Ай! – Тисецкий отшатывается. – Вы совсем уже?
– Руки прочь от моего дерева! – шиплю я. – Вы и без того уже напортачили.
Я беру ластик и остервенело тру коричневую полосу. Она, в принципе, стирается, но вместе с бумагой.
– Пририсуйте еще одну ветку, – с сарказмом подсказывает Тисецкий. – С бананами.
– Без вас разберусь! А вы вместо того, чтобы лезть с непрошеными советами, лучше своим рисунком занимайтесь.
– Каким образом? Вы, между прочим, отбили мне рабочую руку. – Он вытягивает ладонь перед собой, слабо шевелит пальцами. – Смотрите, пальцы с трудом шевелятся. Вам теперь придется нарисовать дерево вместо меня.
– Что? – Я даже цепенею от такой наглости. – Не дождетесь. Не стану я за вас рисовать.
– У вас нет выхода, Ольга. Если не будете рисовать, мне придется объяснять психологу, почему я не выполнил задание. – Он откидывается на спинку дивана, сложив ногу на ногу, прищуривается. –