Бог, которого не было. Белая книга. Алексей Френкель
спокойной ночи. Аминь.
В какой-то момент лекарства перестали ей помогать, и я отдал все свои пласты, включая нераспечатанный двойник Physical Graffiti цеппелинов Косте Парфенову; тот продал их на «туче» и достал более сильные болеутоляющие, и бабушка могла снова смотреть «Ромео и Джульетту» и снова верить.
А потом за дело взялась знакомая Кости – полудевочка-полуженщина с плечами Хатико. Она работала режиссером монтажа в «Останкино», и как-то раз мы встретились там втроем. Мы сидели в пельменной, «Наутилус» пел про Алена Делона – тогда «Наутилус» пел про Алена Делона даже в пельменных; я молчал; Костя молчал и ел; а она на протяжении двойной порции Костиных пельменей со сметаной рассказывала про своих бывших. Истории, в общем-то, были одинаковы: я ему всё, а он мне – хуй, и то в строго ограниченное время. Только имена мужиков были разные.
Потом Костя доел пельмени, а она заплакала и сказала: вы не подумайте, что я блядь. Просто так получается.
В общем, она знала о любви все. И при этом была классным режиссером монтажа – за две бутылки коньяка она собрала совсем другой фильм. Никто не умер. Ромео выпил не яд, а вино; Джульетта открыла глаза и увидела стоящего перед ней Ромео; они оказались в постели и любили друг друга до самых титров. Ни соловьи, ни жаворонки не мешали их любви – вместо них играл НАУ. Я же говорю: эта Костина знакомая знала о любви все.
Станцию «Телецентр» тогда еще не построили, ибо твое есть Царствие на земле и под землей, смешалось время, я бежал от «Останкино» до «ВДНХ»; падал теплый снег, пел Бутусов, и теплый снег действительно падал, падал на небе и на земле; не занимайте левую сторону эскалатора, да будет воля твоя, смута в голове, а губы нам для чтения молитв нужны; три остановки по Кольцевой, они жили здесь, они жили среди нас, уступайте места беременным женщинам и инвалидам; переход на станцию «Проспект Мира»; на другой стороне мешают ложечкой чай, да святится имя твое, их город был мал, они слышали, как осторожно двери закрываются; еще две остановки до «Белорусской», им было жарко вдвоем, не введи нас во искушение, я люблю потому, что падал теплый снег, или это болит потому, что падал теплый снег; иже еси на небеси, дети любви, не забывайте свои вещи, мы уснем в твоих мягких лапах, так и твердить бы век, спокойной ночи; переход на Замоскворецкую линию, твои уста с моих весь грех снимают, будьте взаимно вежливы, аминь; еще две остановки до «Сокола», они не были боги, откуда им знать о подозрительных вещах, про добро и зло сообщайте машинисту поезда; верни мне грех, просьба освободить вагоны, избавь нас от лукавого; они плыли по течению, падал теплый снег, они были живы, да будет воля твоя, они жили среди нас, двадцать шесть минут на небе и на земле, не считая пересадок, они жили среди нас, их город был мал, не введи нас во искушение, теплый снег, я не помню молитв.
Я опоздал. Бабушка умерла.
Дети любви, нас погубит твой мятный запах – так пел Слава Бутусов.
Все мы когда-то умрем – так говорил Костя Парфенов.
Падал теплый снег.