Бог, которого не было. Черная книга. Алексей Френкель
о Боге, которого не было.
Когда тебя зовет эхо – надо идти
Найти самому нужное место в Иерусалиме – невозможно. Улицы меняют религию и название, переходя из квартала в квартал; время продается на вес со скидкой, ты думаешь, что отдал деньги, а оказалось, что душу. Завтра не будет, говорит тебе Иерусалим. И знаешь почему? Здесь никогда не бывает завтра. Ты окружен тенями, и даже когда эти тени – люди, они все равно тени. И ты не идешь, ты плывешь в этом сгустившемся времени. Долго, очень долго. Когда брассом, а когда по-собачьи. Мимо тебя проплывают города, пророки и обертки от гамбургеров. И только когда ты устаешь плыть и ложишься на спину – тогда Иерусалим сам выносит тебя в нужное место.
Меня Иерусалим вынес в какой-то закрытый стенами дворик метра три на четыре, причем входа в этот дворик не было. И выхода тоже. Наверное, Иерусалим опустил меня туда сверху. Или снизу. Там не было неба – все было закрыто какими-то мостиками, галереями между домами, которые пересекались, превращаясь в паутину, которую сплел Иерусалим. По углам дворика сидели люди с какими-то неправильными, словно вырезанными из того же камня, что и дома вокруг, лицами. Причем ни там, ни там резчик не особо старался. Люди были похожи на дома, а дома на тени. Сквозь камень проросло оливковое дерево, и прошлое Иерусалима качалось на его ветках. И где-то играла музыка. Вернее, это была какая-то послемузыка. Эхо. В 72-м Pink Floyd сыграли свое «Эхо» руинам Помпеи, и пока не умерло эхо этого «Эха», мертвые камни удивленно шептали друг другу: а эти живые что-то знают про нас – мертвых. Вот такой шепот клубился из полуоткрытой двери в самом углу двора, на двери была покрытая патиной табличка с надписью «Кинотеатр», а куда-то вниз вели каменные ступени. Когда тебя зовет эхо – надо идти. И я пошел вниз.
Страсти по Андрею
Это был какой-то вымирающий вид кинотеатров. А может, и уже вымерший. Фойе – если это вообще можно было назвать фойе – казалось, было выбито в скале. Причем тогда же, когда был построен Второй храм. А может, даже Первый. Темно-красная занавеска отделяла зрительный зал, а у этой занавески сидела праматерь Рахель и проверяла билеты. Ну, может, не именно Рахель, но это явно была одна из праматерей Израиля, которая не умерла, дав жизнь одному из колен Израилевых, а тихо спустилась сюда по ступенькам и села около красной занавески, чтобы проверять билеты. Мой электронный билет – тот, что дал мне сосед снизу, – Рахель ничуть не удивил. Хотя чего ей удивляться после того, как она ждала семь лет свадьбы с Иаковом, а вместо нее под фату – ну и под Иакова, соответственно, – ее старшую сестру Лею засунули. Рахель потом еще семь лет ждала. Да и еще в ее жизни много чего удивительного было; так что мой электронный билет ее не удивил, и она пропустила меня в зал. А вот я – удивился. Фильм с Евой Грин – кажется, это была «Проксима» – как раз закончился и начался следующий – «Андрей Рублев». Я вообще фильмы Тарковского не глазами смотрю, а кожей. Но с его «Страстями по Андрею» – с ними вообще все непросто. Я его первый раз лет в пятнадцать посмотрел. Или в четырнадцать.