Очищение. Виктор Муравьев
чего—то, что только разгорелось и вспыхнуло, – продолжал звучать в его голове. Эта тишина внутри здания – она не была просто пустотой, она будто бы хранила следы чьего—то присутствия, таящегося за каждым углом.
Лейтенант медленно пошёл вперёд по коридору, стараясь не издавать ни звука, но каждый шаг будто отзывался эхом, нарушая эту плотную, настораживающую тишину. Он знал, что Соколов был где—то здесь, но здание, казалось, поглощало всё – даже присутствие человека, который так внезапно ушёл в неизвестность. На мгновение ему показалось, что он в чужом, странном мире, где привычные правила словно перестали действовать.
Дойдя до лестницы, ведущей на третий этаж, он начал подниматься, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Его рука, крепко держащая пистолет, чуть дрожала, и он ругал себя за это – ведь Соколов всегда казался ему непоколебимым, неуязвимым.
Но когда он наконец добрался до этажа, перед ним предстала сцена, выбившая у него почву из—под ног. В центре комнаты на полу сидел Соколов. Он раскачивался вперёд и назад, впившись пальцами в волосы, не обращая внимания на происходящее вокруг. На его лице было нечто, что лейтенант не мог понять, – смесь ужаса, ярости и беспомощности, словно что—то невообразимое полностью разрушило его внутренний мир.
Лейтенант с замиранием сердца оглянулся на дальнюю стену, и его взгляд упал на женское тело. Она лежала на полу с руками, сложенными на груди, – её лицо было спокойным, а поза почти символичной, будто кто—то намеренно придал ей эту неестественную покорность. Резкий запах металла и едва уловимый холод казались частью этой сцены.
Лейтенант почувствовал, как волна ужаса накрыла его, сжимая грудь. Он пытался понять, что могло случиться здесь, на третьем этаже, что выбило стол через окно и привело Соколова в это состояние. Ему хотелось подойти, потрясти его, вывести из этого оцепенения, но он не решался, будто что—то неведомое удерживало его на месте. И он стоял, не двигаясь, поражённый тем, что открылось перед ним. Соколов, всегда уверенный и твёрдый, сидел перед ним, словно потерянный, с разбитыми в кровь кулаками и пустым, бессмысленным взглядом, устремлённым в никуда. На его лице отражалось нечто большее, чем просто боль или шок, – это было настоящее разрушение. Лейтенант вдруг осознал, что для Соколова всё происходящее стало не просто делом, не просто очередным шагом в расследовании. Это была схватка, которую преступник превратил в личное испытание, напав на самую ранимую часть души Соколова.
Соколов продолжал раскачиваться, словно находясь где—то далеко, не видя, не слыша ничего вокруг. Он даже не заметил, как лейтенант приблизился и замер рядом, потрясённый его состоянием. Глаза Соколова были прикованы к женщине на полу, к её неподвижному телу. Татьяну, ту, которую он когда—то оставил ради своей работы, которую помнил все эти годы, которая всегда оставалась для него символом чистоты и утраченной надежды, маньяк забрал, сделал её частью своей игры. Она больше не была просто воспоминанием – она стала болью, невыносимой и неотступной.
Слова