За…сто…лье. Александр Рогов
я уже не увижу.
Я задавал много провокационных вопросов, но парень ни разу не дол слабину. Твёрдо стоял на своём, причём позицию Платона Каратаева о непротивлении злу отстаивал лишь частично. Ну не может он взять в руки оружие, и всё.
– Шланг он. – подтвердил я Витьке свой первоначальный диагноз. – Но шланг очень умный и хорошо продумавший свою линию поведения. Срочно докладывай по команде. Деваться некуда.
– Да, – сказал Витька, – тут поневоле затоскуешь о Шуре Ухтееве.
Шура Ухтеев – недавно уволенный в запас исполнительный и инициативный воин. Прослужил он, по-моему, года полтора. В поведении его проглядывалась явная аномалия, но служил он не за страх, а за совесть, выполнял все приказания беспрекословно, точно и в срок. Иногда, правда, доставал командира подразделения бредовыми идеями, которые у нормального человека никогда бы не возникли. Он был безопасен и предсказуем, за старание и исполнительность стал отличником боевой и политической подготовки, и лишь впоследствии выяснилось, что Шура был из семьи потомственных идиотов, правда, был подвержен идиотизму в наименьшей степени среди своей родни и каким-то образом прошёл все медицинские комиссии. На корабле поведение Шуры оценили не сразу, а потом командир подразделения, справедливо опасаясь неадекватности подчинённого, доложил по команде, и Шуру уволили в запас с соответствующим диагнозом. Но перейдем к Фикалову.
Командир корабля, получив доклад о нестандартном поведении воина, тут же произнёс историческую фразу, обращаясь к заместителю по политической части: «Пора перековывать мечи на орала».
Машина закрутилась. Наш заместитель командира корабля по политической части (Большой Зам) был страстный любитель беседовать с диссидентами, проникать, как он говорил, в их психологию. Один мичман, вдребезги напиваясь, шёл к нему на покаяние именно в виде «еле можаху», несколько часов они беседовали на разнообразные темы, после чего мичман, заливаясь слезами, шёл спать. «Отпущение грехов» – так называлось среди мичманского состава это мероприятие. Как ни странно, но мичман ни разу не был наказан.
Вот и теперь Большой Зам целыми днями проводил беседы с новоявленным диссидентом, причём беседовал с ним с глазу на глаз, никого не приглашая в собеседники, а на вопросы командира туманно отвечал: «Работаем, товарищ командир». «Смотри, замполит, – резюмировал командир, – как бы он тебя в свою веру не обратил, будете на пару с ним петь псалмы о миролюбии. Пора делать выводы!» Большой Зам выводы сделал – отправили парня туда же, куда ранее отправляли Шуру – на обследование в девятое отделение военно-морского госпиталя флота, именуемое в народе «дурдомом». А что оставалось делать? Тогда не было понятия «альтернативная служба», а поведение Фикалова в рамки советской доктрины не укладывалось, его надо было или сажать в тюрьму, или признавать умственным пролетарием. В тюрьму – вроде бы не за что, все приказания выполнял в срок и служил нормально, случая же проверить его в боевой обстановке не представлялось. Да и сажать в тюрьму – пятно на корабль,