Окно с видом на счастье. II том. Наталья Игоревна Соснина
партию разыгрываете…
– Поговори мне еще! – рассердился Мусин. – Как шов? Кровит?
– Кровит, – ответил Саша и поморщился. – Больно-то как, е-мое…
– Ладно, иди. У тебя язык хорошо подвешен, как чего сказать, сам решай. Может, морфину?
– Да как морфину, Семён Маркович? Работать некому! Дашку Мельниченко из декретного вызвали, а ей рожать через три недели. Так она прямо во время операции – в обморок. Ну куда, к черту, на таком сроке, а там духотища… Хорошо, подхватить успели. Ну и все, пришлось мне вставать.
Согнувшись от боли и придерживая рукой живот, Саша пошел в ординаторскую. Со стоном улегшись на кушетку, он потихоньку разлепил застежку послеоперационного бандажа и убрал его в сторону. Повязка на животе была пропитана кровью.
– Абрам! – позвал он доктора Новикова, который, стоя у окна, торопливо прихлебывал остывший кофе из граненого стакана. – Посмотри, а? Похоже, разошлось все к такой-то матери…
Абрам поставил стакан с кофе на подоконник, быстро вымыл руки над раковиной, висящей в углу ординаторской, и подошел к кушетке:
– Ох ты! – воскликнул он. – Точно, разошлось… Сейчас, Саня, погоди. Надо антисептик. Полежи, я сейчас. Принесу все, перевяжем тебя. А потом ушьем, когда все это… – Абрам был очень интеллигентным и воспитанным человеком и редко позволял себе ненормативную лексику, но тут выразился так, что любо-дорого, – закончится…
– Ага-а-а-а, – жалобно протянул в ответ Корольков, – если будет, чем…
– Ничего-ничего, Саша, – успокоил Новиков, – найдем. Полежи, – и пошел к двери.
– Позови кого-нибудь из сестер, чего ты сам-то, – вслед ему предложил Саша.
Абрам обернулся и покрутил пальцем у виска:
– Сань, ты чего, от обезболивающих совсем ку-ку? Нету никого! Я случайно на пять минут зашел, кофе хлебнуть, в горле пересохло! Мне тоже сейчас заходить в третью, там уж привезли, поди…
Побросав в кювезу окровавленные бинты, он наложил Саше новую повязку, осмотрев предварительно шов.
– Ну ничего, Сань, тут немного. Больше кровищи. Сделаем потом. Только уж тогда – лежать, мой дорогой! Лежать и спать!
– Мечтать не вредно, – засмеялся Корольков. – В морге, похоже, выспимся. Вон, слышишь? Опять сирена, мать их! Спасибо, Абрам Фёдорович!
– Нема за шо, Александр Леонидович! В Шерегеш отпустишь?
– Вот какие вы все-таки, а! – воскликнул завотделением, вспомнив Абрашиного единоверца Мусина. – Корыстные люди!
– Это есть, Саня, уж есть так есть, – засмеялся в ответ Абрам. – Таки разве это плохо?
– Да я бы тебя и так отпустил, Абрам Фёдорович!
– Не люблю быть должным, – засмеялся в ответ Абрам. – Все, лежи пока.
Он вышел из ординаторской, и Саша остался один.
В лицо противным голубоватым цветом светила лампа, и так от этого бело-голубого неестественного сиянья было муторно, что словами не описать. Ему всегда становилось тоскливо, когда в комнате