Девяностые. Фрагменты прожитого…. Александр Махнёв
А где «Зин деньги»? Банковский кредит? Так кто его даст, а если даст, это кабала!
Остаётся продолжать вечный круг: купил – продал, вновь купил, вновь продал и так до упокоения.
Ничего себе, перспективка!
А рыпнишься вправо-влево, воровать начнёшь, или, не дай бог деньги кому задолжаешь, как с Тарасом всё произойдет. Убьют. За копейки удавят».
Мысли тяжёлые, тяжёлые как похмелье, от которого отключаешься. Вот и он отключился. Голова на руках, сумка под ногами. В башке только ритмичный стук колёс.
– Товарищ! Эй, товарищ. Просыпайтесь, подъезжаем.
Да, это Киев.
Загородный дом Чуприя выглядел тоскливо, казалось и он скорбит по хозяину. Огромные зеркала – гордость и радость Татьяны затянуты черной тканью. Ковровые покрытия, дорожки сняты. Стулья прикрыты серыми будничными чехлами.
В холле люди, много людей. Кто-то сидит на стульях и креслах, кто-то маятником бродит вдоль стен. С террасы слышались голоса, тихо переговаривая, перекуривали мужчины. Татьяна, бледная, с чёрными кругами под глазами, увидев Олега, тяжело встала с кресла, подошла и, заплакав, уткнулась в его влажный плащ.
– Нет Тараса…
В холл спустились дети – Павел и Наталья. Олег последний раз видел их совсем маленькими, ещё тогда, в годы их службы в Прибалтике. А сейчас перед ним стояли симпатичные молодые люди: Павел копия Тарас, высокий крепкий, пожалуй, он постарше своих восемнадцати выглядел. Наташа, как и мать, хороша лицом, и фигуркой в маму, вот только глаза были как у Чуприя, тёмные, взгляд острый, проницательный. Олег обнял ребят, сказал слова, наверно нужные в этот момент – слова поддержки, соболезнования, но звучали они как-то натянуто, даже театрально. Ему казалось всё, что происходит здесь и сейчас, чем-то нереальным: и эти люди, поглядывающие на него, незнакомые ему; и скорбные лица детей; заплаканное лицо Татьяны. Он даже слегка потряс головой пытаясь снять это наваждение. Но нет. Всё происходящее было действительностью.
Татьяна провела Олега в кабинет Тараса. Всё здесь было так, как и в день его первого приезда в этот загородный дом.
– Присаживайся Олег. Как доехал, как Маришка, дети.
Это были дежурные фразы. Вряд ли Татьяну интересовали будни семьи Добровых, Олег это видел. Но говорить надо было. Надо было попытаться как-то отвлечь Татьяну от её тягостных дум и переживаний. И он рассказывал, и о Марине, и о детях, о своей работе, пытался даже шутить. Всё это время он смотрел на неё. Вот она чуть улыбнулась. Казалось, успокоилась, прикрыла глаза. Вдруг скорбно прикусив губу, сжала ручки подлокотника кресла, будто адская боль прострелила тело.
– Таня, что с тобой, может врача пригласить?
– Олег, они убили его… Сожгли… Я даже попрощаться не могу с ним. Просто зароют в могилку и всё. Ты понимаешь? Я не смогу даже проститься с ним! Олежка, не бросай меня… не уходи. Здесь все чужие, я боюсь этих людей, только не бросай меня…
Она разрыдалась. Олег присел рядом, обнял. Успокаивать было невозможно и бесполезно. Поглаживая плечо Татьяны, молча, ждал, пока она притихнет.
Дверь кабинета