Книжный вор. Маркус Зусак
к чему-то более-менее достойному. Все это давало ей, по крайней мере, какое-никакое удовлетворение и скоро достроится до того, что забрезжит идея Счастья.
17 декабря.
Лизель хорошо запомнила дату, потому что это было ровно за неделю до Рождества.
Как всегда, еженощное страшное видение прервало сон, и ее вызволил Ганс Хуберман. Его руки легли на мокрую от пота ткань пижамы.
– Поезд? – спросил он шепотом.
Лизель подтвердила:
– Поезд.
Она заглатывала воздух, пока не успокоилась, а затем они приступили к чтению одиннадцатой главы «Наставления могильщику». В самом начале четвертого они закончили главу, и осталась только последняя – «Уважение к кладбищу». Папа – серебряные глаза припухли от усталости, а лицо облито щетиной – закрыл книгу и стал ждать остатков сна. Но их ему не досталось.
Не прошло и минуты, как погасили свет, а Лизель заговорила с ним через темноту:
– Папа?
В ответ – лишь какой-то звук, горлом.
– Папа, ты не спишь?
– Ja.
Поднялась на локте:
– Может, дочитаем книжку, а?
Длинный выдох, скрежет руки по щетине, потом – свет. Папа открыл книгу и начал.
– «Глава двенадцатая: Уважение к кладбищу».
Читали до самого утра, обводя и выписывая слова, которых Лизель не понимала, и переворачивали страницы, пока не рассвело. Несколько раз папа чуть не заснул, поддавшись зудящей усталости глаз и никнущей тяжести в голове. Всякий раз Лизель ловила его на этом, но в ней не было ни бескорыстия дать ему уснуть, ни наглости обидеться. Она была девочкой, которой надо взобраться на гору.
Наконец, когда темнота за окном начала понемногу разламываться, они закончили. Последняя фраза была такая:
От лица Баварской ассоциации кладбищ выражаем надежду, что развлекли вас и просветили в том, что касается работы, техники безопасности и обязанностей могильщицкого дела. Желаем вам всяческих успехов в вашей карьере в похоронном искусстве и надеемся, что наша книга вам в чем-то поможет.
Книга захлопнулась, и они искоса переглянулись. Заговорил Папа:
– Осилили, а?
Лизель, до плеч замотавшись в одеяло, взяв книгу в руку, разглядывала черную обложку с серебряным тиснением. Она кивнула – с пересохшим ртом и по-утреннему голодная. Одно из тех мгновений абсолютной усталости и преодоления не только урочной работы, но и ночи, что преграждала путь.
Папа потянулся, сжав кулаки и до скрежета зажмурив глаза, а утро не посмело оказаться хмурым. Папа и Лизель встали и отправились на кухню – и сквозь туман и замерзшее окно увидели розовые полосы света на снежных берегах крыш Химмель-штрассе.
– Смотри, какие краски, – сказал Папа. Трудно не проникнуться к человеку, который не только замечает