Пушки царя Иоганна. Иван Оченков

      – А если бы у нас родился сын?

      – Ну, этим и сейчас не поздно заняться, – смеюсь я и закрываю ей рот поцелуем.

      Несколько позже, когда утомленная ласками Лизхен уснула, я осторожно выскальзываю из постели и торопливо одевшись, спускаюсь в зал. В нем темно и тихо, если не считать храпа Курта и моих сопровождающих. Черт бы вас побрал, засони; а где же Корнилий?

      – Я здесь, государь… – шепот непонятно откуда взявшегося Михальского заставляет меня вздрогнуть.

      – Нам пора!

      – Как прикажете, сейчас я подниму людей.

      – Хорошо, только поторопись.

      Через несколько минут копыта наших коней дробно стучат по бревенчатым мостовым Москвы. Улицы поменьше на ночь перекрываются рогатками, но по главным всю ночь разъезжают конные дозоры, берегущие покой столицы, и мы почти безостановочно движемся к Стрелецкой слободе, лишь изредка задерживаясь у застав. Впрочем, стольника Корнилия знают все, и стоит ему показаться, как нас беспрепятственно пропускают, после чего мы скачем дальше.

      Стрельцы, пропустившие кавалькаду, тишком крестятся и настороженно провожают ее взглядами.

      – Куды это его, ирода, ночью носило?.. – бормочет один из них заросший черной бородой.

      – По службе, видать, – нехотя отзывается второй.

      – Знаем мы его службу, – не унимается чернобородый, – православных христиан на дыбу тянуть да примучивать.

      – Уймись, Семен, – строго говорит ему напарник, – стольник Михальский государеву службу справляет!

      – Государеву, – едва не сплевывает тот, – стоило с латинянами биться, чтобы себе на шею иноземца посадить!

      – Ты чего, ополоумел? Ивана Федоровича соборно избрали за храбрость и приверженность православной вере! К тому же, Семка, что-то я не припомню тебя в ополчении.

      – Он-то, может, и православный, – упрямо гнет свое стрелец, – а вот жена и дети у него какой веры? Это же надо до такого бесстыдства дойти, чтобы в церквях царевича Карла поминать!

      – Не твоего ума дело, – уже не так уверенно возражает ему товарищ, – вот приедет царица с царевичем – и примут истинную веру.

      – Пять годов не могли, а тут вдруг примут?

      – Семен, – не выдерживает тот, – Христом-богом тебя молю, не веди при мне таковых разговоров! Ить это измена!

      – А то что, – злобно щерится чернобородый, – сотенному донесешь?

      – Не прекратишь, так и донесу!

      – Ладно, не серчай, – через некоторое время примирительно говорит Семен, – я разве о своей корысти пекусь? Я за веру православную радею.

      – Потому и не донес до сих пор, – вздыхает второй стрелец, – всем хорош государь Иван Федорович, да вот с женой у него неладно получилось. Только ты все же разговоры эти брось!

      – Да бросил уже.

      – Ну, вот и хорошо, вот и ладно!