Сумерки эндемиков. Сен Сейно Весто
пряча мертвую котловину, высохшее давным-давно русло водоема с отвесными прямыми склонами. По дну пустых ложбин тянулись глубокие трещины, и в них лучше было не падать. Места дальше шли нехорошие, где-то здесь были не выявленные участки микроволновой радиации, стандартная опасность в зонах залегания активной магматической руды. Электромагнитная лакуна могла ослепить, могла просто умертвить, но не обязательно сразу, путем генетических нарушений. Отчетность геологической разведки оставляла желать лучшего. Впрочем, на такой случай имелся свой талисман. Иногда лакуну удавалось предвидеть заранее, если поведение человека менялось.
…Над лесом, подобно облачку мошкары, на фоне солнца все также висела стая какой-то летучей напасти. В амбразурах сенсорного видоискателя прицела видно ничего не было, мешал свет, но я и так знал, что там. Здесь это всегда означало одно. Ополоснув, я похлопал ладонями, стряхивая капли, убрал подальше воду, взгромоздил на плечо надоевший за день неудобный двуручный самострел охотника и направился туда, где висело приклеенное солнце.
Решительно пристроившись по левую руку, меня сопровождало крошечное загадочное создание, бабочка каббро, неизменная спутница надвигающихся влажных ночей. На сердце у меня заметно потеплело. Бабочка была не только редка сама по себе и скрытна, она еще предвещала отсутствие всяческих затяжных неприятностей вроде мокрого снега со льдом и относительную стабильность магнитных полей-лакун. На мой взгляд, крылоглазое само по себе представляло аномалию, это кроткое создание обладало способностью посредством синтеза пигментов на своих крылышках создавать прямо-таки шедевр иллюзии.
Всякий раз новый рисунок воспроизводил уменьшенное до микроскопических размеров зеркальное отображение всего прилегающего рельефа со всеми подробностями – небом, облаками, лесом, лугами, включая мельчайшие особенности лица глядящего. Но загадочность бабочки состояла не в этом. В действительности, зеркальный сочный рисунок крыльев никогда не передавал буквального отражения окружения, но в нескончаемой череде искажений, сменяющих одно другое, едва заметных глазу и живых, так что рельефная поверхность лица наблюдателя в интерпретации ее пигментов очень скоро как бы начинала существовать самостоятельно, словно оживая.
Это выглядело как микроскопическое надругательство над временем, оторваться было невозможно. Каждый отдельно взятый момент твоей удивленной мимики словно имел собственную последовательность фрагментов: он как бы играл со множеством намеков на то, чего нет. Всё происходило с заминкой по времени, напоминая рябь на воде. Ее даже тестировали, кто чем мог, но без большого успеха. В среде экзоморфов ходили даже сплетни, что стандартная амплитуда подобных темпоральных микросмещений включала не просто запаздывание по времени – оно сочеталось с небольшим, но достаточно заметным его опережением. Как вообще такое возможно, никто не знал. Я сам при случае однажды интересовался