Простые истории о непростой жизни. Тадэуш Мотас

      Сегодняшним вечером он снова не мог толком уснуть. Покряхтывая, ворочался с боку на бок в безуспешных попытках принять положение покоя. Иногда ему, всё же, с трудом удавалось проваливаться в короткое, но вязкое полузабытье, чтобы потом, с изматывающим душу упрямством, вновь возвращаться в призрачную бесконечность очередной бессонной ночи.

      Проклятые навязчивые воспоминания давно прошедших лет перемешивались в воспалённом мозгу цветным калейдоскопом – то образуя затейливый орнамент яркого события, то рассыпаясь на фрагменты бесцветных эпизодов.

      «Старость уже, наверное, – с философской обречённостью успокаивал он сам себя. Скоро, видно, придётся предстать. За всё будет спрошено. Сполна…». Он опять перевернулся на спину и открыл глаза.

      На мгновение ему показалось, что в комнате он не один – чья-то лёгкая и гибкая женская фигура быстрой тенью промелькнула на фоне высветленного окна и будто растворилась в полумраке комнаты. Остался только явно осязаемый лёгкий цветочный аромат духов.

      Снова она… Жена?

      «Любил ли я её, за все совместно прожитые годы, по-настоящему?».

      Этот простой вопрос, который в последние годы он задавал себе всё чаще и чаще, именно теперь, с недавним кратковременным отъездом жены на родину (навестить старшую сестру) – обострился до навязчивой паранойи.

      «Как в кино или красивых любовных романах?», – продолжал он самоистязание.

      Нет, конечно. Скорее жалел, нежно и чутко, оберегая её от тяжести житейского бремени и беря на себя заботу по всем бытовым проблемам. Суетился много и хлопотливо. Старался успеть везде и во всём, вызывая завистливые нашептывания подруг: «Ох, и повезло тебе с мужем…».

      Неожиданно, размытым пятном, смутно вспомнилась их первая встреча – той холодной и ранней весной…

      За давностью прошедших десятилетий сохранилось только ощущение растерянности, смешанной с гордостью за собственную решимость, вовремя подогретую настойчивыми уговорами близких родственников: пойти-таки на смотрины к их дальней знакомой.

      И повод подходящий нашёлся: как никак, хвала всем женщинам Земли – 8 Марта…

      Всё прошло, как в тумане. Нёс какую-то чепуховину. Старался казаться умным и опытным. Ещё бы – первое свидание, да на излёте третьего десятка лет. Засиделся мальчик «в девках», однако…

      Мучился потом традиционным, наверное, для каждого вопросом: «Понравился – не понравился?». И сам себя снисходительно успокаивал: «Ну, во всяком случае, старался, как мог! На совесть!».

      «А она мне? – продолжал он допытываться у собственного „я“ и сам себя убеждал – наверное да, раз уж не сбежал в кусты после первой встречи».

      Эх, молодость, молодость – наивность и глупость…

      Мельком глянул одним полуоткрытым глазом на зелёный мигающий циферблат электронных часов – третий час ночи.

      Да, дела…

      «А страсть? Была ли страсть – этот непременный спутник и предтеча любви?».

      В первое время – несомненно! Но не к ней лично, а скорее, к познанию физиологии противоположного пола и оценке своих возможностей по управлению её чувствами и ощущениями.

      В дальнейшем внутренний генетический механизм самоограничения, срабатывавший в самый ответственный момент, давал возможность скрупулёзно и целенаправленно разобраться во всех нюансах интимной близости, находя удовлетворяющий обоих оптимальный вариант. Поначалу робко и несмело, преодолевая свою застенчивость и её стыдливость, а потом всё более открыто и откровенно, давая волю обоюдной фантазии и открывая для себя всё новые и новые, бесконечные грани плотской любви.

      Увлекательный «научно-познавательный эксперимент», растянувшийся на долгие годы и приведший к абсолютно неожиданному для него итогу: ему категорически расхотелось обладать другими женщинами.

      Не только физически, но и мысленно – независимо от возраста и внешней привлекательности!

      Окончательно и бесповоротно!

      Нет, конечно он мог ответить на настойчивые попытки флирта с их стороны, но делал это холодно и с явной неохотой, демонстрируя больше своё раздражение, нежели заинтересованность в результате. Постепенно это стало перерастать в полное неприятие с его стороны их манеры поведения, способов подачи себя на публике…

      Острым и цепким, беспристрастным взглядом он мгновенно «раздевал» любую женщину, с хладнокровностью хирурга-маньяка обстоятельно и неторопливо «расчленял» её на составляющие, находя в этом для себя удовольствие и, обязательно, хоть какой-нибудь изъян: в одежде, фигуре, причёске, источаемом запахе, тематике разговоров или используемой