Наст и сход лавины. Soverry
серьезнее, а улыбка уже не кажется такой широкой и добродушной. Жива выпрямляет спину, окидывает его взглядом и произносит намного спокойнее и вдумчивее:
– Зачем ты здесь? Неужели новую ссору затеял?
В ответ он раздраженно фыркает и переводит взгляд на течение реки. Жива и правда ничего не знает. Ей не снятся вещие сны, к ней не приходят видения, а верные слуги не нашептывают ей все то, что увидели за день, прогуливаясь среди смертных. Она далеко не самая младшая, но если даже она настолько наивна и не осведомлена, то что говорить о других?
– Я буду разговаривать с братом, больше ни с кем, – отрезает он, не глядя на нее.
Жива мнется, перестает покачиваться на пятках и не решается уйти. Чем дольше она стоит и бездействует, тем сильнее он закипает. И стоит ему резко развернуться, намереваясь наорать на нее, как она растворяется в воздухе, оставив Чернобога один на один с журчащей рекой и тяжелыми мыслями.
Пошла, значит, за братом.
Нехотя, из-под палки, но все же пошла. И ему бы быть благодарным за это, но чем дольше приходится ждать, тем мрачнее становится Чернобог. Солнце катится к закату, а Жива не возвращается, как и не появляется брат.
Посмеяться над ним решил, значит.
Вот ведь как.
Ему надоедает ходить вдоль берега, сидеть на камнях и считать пролетающих мимо птиц. Он сапоги стягивает и почти ступает босыми ногами в воду, когда за спиной раздается громкий и низкий голос:
– Свои грязные ноги в Ра-реке мыть – это как же сильно надо презирать всю свою семью?
– Еще бы дольше шел, я бы и весь вымыться в ней успел.
Отвечает ершисто, но почти без злобы. Разворачивается и взглядом натыкается на прямой и суровый взгляд брата – но все же лишенный тени тяжести и усталости. Он выглядит будто бы моложе, чем когда они виделись в последний раз. Борода стала короче, волосы убраны то ли в небольшой хвост, то ли в подобие пучка – отсюда и не разглядишь. Вода почти не касается его сапог, когда он ступает по дну. Она течет совсем иначе, расступаясь и почтительно огибая его следы. Он выходит на берег, и даже походка у него легкая и какая-то почти беспечная.
– Смотрю, ты совсем разжирел и обленился, – фыркает Чернобог вместо приветствия и усаживается на валун чуть поодаль. Ладонью указывает на соседний, приглашая присесть. – Скоро ноги носить перестанут.
Тот мнется, на лице непонимание. Неужели и правда думал, что он придет к нему драться да спрашивать за обиды прошлого?
И все же наконец обходит камень, но выбирает другой – тот, что подальше от Чернобога, и грузно усаживается, ладонью опираясь о бедро.
– Не могу сказать, что ты лучше выглядишь. Побледнел, постарел. Седина в бороде появилась.
– Так тебе первому стареть, ты же старше.
– И то верно, – усмехается он и губы растягивает в хитрой улыбке. – Зачем звал? Уж прости, не верю, что соскучился по нашим разговорам.
– Не соскучился, –