Перекрёстки Эгредеума. Эмпирика Аттонита
и тем же сном, непрерывно длящимся за завесой безрадостных будней, за бетонной стеной серой реальности, в чьих окнах он мелькает редкими отблесками блёклого – не в пример тамошнему – солнца.
Он существует, этот мир, мир из сна – или мир, открывающийся во снах, – вне зависимости от того, смотрит она на него или нет. Он таится где-то по ту сторону бодрствующей реальности, тающей в утомительной и бесплодной суете, он терпеливо ждёт за порогом унылой действительности, заключённой в темнице общепринятых измерений и строгих правил, где фантазиям подрезают крылья, а мысли приучают выстраивать по линейке.
Но за всю жизнь она так и не научилась вызывать эти чудесные сны по желанию. И запоминать в деталях – тоже. Цеплялась за ускользающие обрывки тающих грёз, как за клочья тумана, и бродила нездешним призраком по книжным дорогам. День за днём, год за годом. В ожидании ночи, когда снова увидит незаходящее солнце, долы и холмы, море разнотравья и океан плещущегося тепла, чьи воды, провожая светило далеко на юг, до самого зенита, исторгают огненную пустыню. А ещё старинные замки и величественные дворцы с островерхими башнями, прекрасные далёкие города, похожие на те, что виднеются иногда в изменчивых формах облаков, расцвеченных янтарём заката.
Вот бы найти туда дорогу, думалось ей в изнурительном ожидании, продолжавшемся иногда многие месяцы. Вот бы прийти туда и остаться там… навсегда.
***
Ровно через полтора часа Мария Станиславовна торопливо шагала по мокрому асфальту через пустой двор психиатрической больницы. Поблёкшие деревья вдоль дорожки роняли запоздалые капли переставшей недавно мороси. Первый день сентября – а как будто поздняя осень. Вокруг было серо и стыло, и вместо прохладной свежести в воздухе набрякла какая-то гнетуще-болезненная сырость.
Свернув в сторону административного корпуса, где располагался лекционный зал, Мария Станиславовна на ходу стянула чёрное пальто и облачилась в безупречно выглаженный халат, чувствуя, как вместе с белоснежной тканью, пахнущей стиральным порошком, её облекает невидимая защитная оболочка, непробиваемый панцирь бесчувственной отстранённости автомата со стеклянными глазами и вежливой полуулыбкой. В автоматическом режиме нет места страху, сомнениям, мечтам и прочим лишним мыслям, есть только точно выверенные действия, вследствие машинальности оставляющие о себе весьма расплывчатые воспоминания, лишённые подробностей и не сопровождающиеся желанием оживлять их в памяти.
***
За временем Мария Станиславовна не следила – в бесцветном конференц-зале, где проходило собрание кафедры психиатрии, оно тянулось невыносимо медленно, словно во вселенские песочные часы налили густой смолы. Разговоры окружающих, в которых, к счастью, участвовать не требовалось, почти не доходили до сознания, скользя по его поверхности, точно капли дождя по стеклу. Что-то происходило, но Мария Станиславовна смотрела прямо перед собой и видела лишь пустоту, лишающую смысла любые события и слова.
Что-то