Ефросинья. Ангелина Костюхина-Калинина
германской. И мама умерла. Дед в прошлую зиму тоже умер. Вот я и пошел скитаться. Завод в нашем поселке был один, но он теперь разрушен, весь до последнего кирпичика. Работы там нет, остался только тиф и дизентерия.
Фрося поежилась от налетевшего внезапно ветра. Впереди уже показался её дом, где в двух окнах горел свет. Она горько вздохнула от мысли, что её ждет там и остановилась:
– Я дальше сама дойду.
– Что же вдруг случилось? Я что-то неприятное сказал?– он в недоумении смотрел на Фросю, взяв её за руку.
– Матушка у меня больная. Если сестра или брат ей расскажут, что с кавалером под ручку шла, совсем плохо ей станет.
– Вот что. Ты тогда иди, а я тут подожду.
– Зачем же?– удивилась Фрося.
– Подожду, пока домой зайдешь. Мне так спокойнее будет, – и улыбнулся – Ну ты иди, а то еще заболеешь на таком ветру.
С этого дня Алексей каждый день провожал её с работы до дома. Они редко общались, все больше, молча, шли под руки по тем же улицам, что и вчера и позавчера.
В декабре, когда выпал настоящий снег, который уже не таял под ногами прохожих, Степанида Афанасьевна начала потихоньку вставать с постели. Охая и вздыхая, она пыталась хоть что-то сделать по дому. Фрося неоднократно ругала её, но мать и слушать не хотела:
– Пока я дышу, сама решу, что мне делать в моем доме!
– Да ведь ты только на ноги встала, матушка!– возмущалась Фрося.
– Хватит! Ты лучше мне скажи, с кем у дома каждый день шепчешься. Гулена! Смотри, Фроська, в подоле принесешь, выгоню! Опозорить семью не дам!
Фрося вся покрылась краской от смущения, села за стол:
– Провожают меня только. Разве это грех?
Мать уперлась плечом о печку и внимательно посмотрела на дочь:
– Допровожаешься. Что за срамное время. Меня вот никто не провожал, никто на людях так не стыдил и я семью неосрамила. Приехали сваты, по рукам ударили, а зимой и свадьбу отгуляли. Все честь по честью было. А сейчас что? Как собаки! Прости меня, господи, – Степанида перекрестилась и продолжила – Отец твой вот не видит этого. Срамота одна!
– Так ты его и не любила никогда! А я, может вот, люблю!– выпалила Фрося.
– Любовь?– Степанида тихонько подошла к сундуку и осторожно села – Что ты знаешь об этом? Это разве о том, что ты говоришь? В семье главное уважение и терпение, а у тебя что в голове? Много ты на любви то проживешь? Я твоего отца всю дорогу уважала, поэтому при нем и жили мы в сытости. А вышла бы я по любви, как баба Клаша, всю жизнь в дырявой избенке жила бы, да худую козу одну доила. Много эта любовь ей дала? Всех детей она от голодухи похоронила. Вот она любовь! Любовь…
– Ничего ты, матушка, не понимаешь – тихо сказала Фрося и, встав из-за стола, пошла к выходу.
– Поросенка, иди, накорми, а то скоро и без него останемся!– вдогонку крикнула ей мать.
Время летело быстро, пролетала зима, которая казалась уже никогда не закончиться, уступив место первой в 1921 году весенней капели. На улицах тут и там появлялись "подснежники". После голодной зимы много находили трупов детей, женщин и других несчастных, не переживших этого