Мой Ленинградский горный. Табошар урановый. Виктор Александрович Моисеев
только бригадиром была озвучена она,
И откуда силы вдруг взялись, быстро собираться стали.
А через несколько минут, друг на друга посмотрев,
Смехом прыснули сперва, а затем заржали:
Все в грязи, места чистого на одежде, лицах нет,
И от смеха, или уставши были, все упали – ноги не держали.
Но быстро встали, есть охота, в животе урчало.
Инвентарь собрали и на телегу все сгрузили,
Девушки ко мне подсели, трусцой лошадка побежала,
И через полчаса голодные и мокрые на базе были,
Потихоньку и остальные вслед за нами подходили.
Все в барак, а мне в колхоз за ужином ехать надо.
Погрузив засветло термосы с экологически чистою едой,
Уж возвращались в темноте мимо кладбища обратно,
И от страха галопом мчался по той дороге я домой.
А вот и проблески света появились по курсу впереди,
Лошадь радостно заржала и стала медленно идти,
А ту еду, что привезли, практиканты быстренько смели,
И, попрощавшись со всеми, спать в барак все побрели.
А я лошадь рассупонил, мы вместе с ней к ручью пошли.
Подождав, когда она воды напьется из холодного ручья,
Стреножив и коркой хлеба угостив, отпустил на поле до утра,
И с чувством исполненного долга спать к себе пошел и я,
А перед тем, как лечь в постель, подкинул в огонь печи дрова.
Раненько с утра бригадир уж разбудил меня,
Сказав, что лошадь в телегу надо запрягать,
И к завтраку из колхоза чтоб молоко привез бы я.
Еще все спали, а мне одному чуть свет вставать.
Встал неохотно на холодный пол с постели и оделся,
В ручье умыв лицо, лошадку ту окрест пошел искать,
Через полчаса ее увидел лежащей на лугу – на солнце грелась.
Сняв путы, надев узду и на спину взобравшись, пустился вскачь.
Увидел вскоре базу и наших девушек, стоявших у ручья,
Решил покрасоваться перед ними, лихой какой наездник я.
Ударил в бока лошади ногами, и она быстро поскакала.
Но вдруг, замедлив ход, совсем рядом с ними встала
И, хвост задрав, что за ночь съела, выдавать наружу стала.
А я, сидя верхом на ней, весь до пяток покраснел,
Бил плеткой и ногами; она, до конца не сделав дело, все стояла.
Девушки чертыхались, вытирались, а я глаза поднять не смел,
И скорей от них – не получилось в то утро из меня гусара,
Но на лошадь недолго дулся, хотя мне в душу она и наплевала.
Доставил молоко я из колхоза, съел завтрак и опять
Турнепс с утра и до обеда на том же поле убирать.
Уставшие, уж поздно вечером в барак мы возвращались,
А наступало воскресенье – в колхозной бане отмывались.
Мужской там день через неделю, и его не пропускать старались.
Воскресенье было днем одним, свободным от работы,
В Стране Советов до 7 марта 1967 года.
А после