Тарзан и Сашка. Андрей Кров
киногероя. Если бы Ваня нашел применение своему таланту, скажем, в цирке или в спорте, судьба сложилась бы иначе. Но первыми его способности оценили блатные. Получив от них благословение, Иван попал сначала в детскую колонию, потом во взрослую тюрьму. За решеткой, чередуя годы заключения с короткими отлучками на волю, Тарзан провел большую часть жизни. В пятьдесят лет он серьезно заболел: мочился кровью, корчился в спазмах и, глядя в тюремное окно, отсчитывал свои последние дни. Но случилось невероятное: недуг отступил, может, затаился, решив понаблюдать за тем, что его подопечный будет делать, получив отсрочку. В том, что болезнь рано или поздно вернется, прямо говорил тюремный врач – а лгать-то ему какой резон?
Через месяц Тарзан вышел на свободу, но возвращаться к прежней жизни не спешил. Ему не давало покоя его чудесное выздоровление. Это неспроста, рассуждал он, это, по-видимому, знак свыше. Тарзан верил в Бога только в такие моменты, когда судьба поворачивалась к нему спиной и ему жестко перепадало. Но стоило ей проявить благосклонность, смилостивиться, и он забывал о вере. Сейчас было другое дело: ему подарили жизнь! Вот только зачем, для какой надобности, а главное, что потребуют взамен? К бескорыстным дарам он относился с подозрением.
Оглядевшись в городе, Тарзан обнаружил большие перемены. Пока он сидел в тюрьме, в стране, как в чужой квартире, умело поработали домушники. На свалке выпотрошенного государственного имущества мелкая по разряду, но многочисленная по составу гвардия жуликов растаскивала то, что еще уцелело и бесхозно валялось под ногами. Наблюдать за происходящим было скучно. Что-то ушло от Тарзана вместе с болезнью – пропал не то чтобы азарт, а, вообще, желание что-либо делать. Он мог часами сидеть и смотреть в окно, не шевелиться и ничего не чувствовать.
Мысль о родном доме пришла внезапно. Он вдруг вспомнил и удивился, что у него – оказывается! – есть дом, семья. Неприятная, как зудящая боль, тоска овладела им, и он решил поехать на родину. Правда, не знал, жив его отец или уже лежит в могиле.
На привокзальной площади встретил Штыря, давнего приятеля, очень возбужденного – то ли от алкоголя, то ли от наркоты. Тот все время озирался и похохатывал без всякого повода, и смех его был похож на туберкулезный кашель.
– Что-то, Тарзанчик, ты раскис. Глянь, какие дела проворачивают умные люди. Наше время пришло! Золотое! Ха!..
Штырь был вором, сумевшим приспособиться к новым экономическим условиям, и этим гордился. Он рассказывал о своих успехах, красиво привирая, а Тарзан слушал и думал, что все это неправильно: вор не должен становиться торгашом, не должен лезть во власть. Западло нарушать воровские законы. Кто это делает, больше потеряет, чем приобретет.
Родной поселок показался ему тесным, скукоженным и очень бедным. Отец изменился, постарел, у него согнулись плечи и заострился нос. Встреча вышла невеселой, и Тарзан пожалел, что приехал. Но когда отец выставил бутыль первача, миску соленых огурцов, шинкованной капусты, шваркнул на стол шмат сала, когда они выпили, и старик, смачно крякнув, забалаболил о политике, о ценах,