Персоналии: среди современников. Александр Генис
Он всё умел и делал лучшие котлеты, которые очень любил Бродский.
Несмотря на культивируемый Алешковским образ бывалого (что-то из Горького и Гиляровского), он иногда осекался и заводил ученую беседу, например, об особенностях истории Рима у Тацита. Его любимой книгой был гигантский роман Музиля “Человек без свойств”. Именно с подачи Юза я его осилил, оценил и потом трижды перечитал.
Алешковского любили – и читать, и слушать – по обе стороны океана поклонники всех поколений. Купаясь в их любви, Юз дожил до 92 лет. Я всегда считал, что ностальгия не такая опасная болезнь, как жизнь на родине.
“Министерство по уничтожению Лимонова”
Когда я с ним познакомился, Лимонов напоминал вежливого официанта: в очках, симпатичный, воспитанный, учтивый. У нас оказалось много общих друзей, в первую очередь – Бахчанян. Вагрич окрестил его Лимоновым и тут же потребовал, чтобы, подписываясь, Эдик каждый раз ставил “копирайт Бахчаняна”.
Они оба были яркими представителями богемной среды. Жить антисоветской жизнью в Харькове 1960-х годов было опасно, да и в Москве – не лучше. Лимонов умел выживать благодаря тому, что он шил отличные штаны. Многие гордились тем, что носят брюки от дерзкого богемного поэта. Штанами он хвастал и в Нью-Йорке.
Четыре пары белых брюк – и всё мало. И зимой в белых брюках хожу. Однажды в дождь, на грязном в аптауне Бродвее, ночью, полупьяный русский интеллигент сказал мне восхищенно: “Ты как луч света в темном царстве. Вокруг грязь, а ты в белых брюках прешь, ошарашиваешь собой”.
К концу 1970-х Лимонов уже был скандальной личностью. Его выгнали из газеты “Новое русское слово”, которой он этого не забыл.
Русская газета пахнет могилой и старческой мочой. Всё убого и жалко – старомодно, от объявлений до статей и стихов.
Но главным преступлением Лимонова стала, конечно, книга “Это я, Эдичка”. Она выросла из более раннего и более радикального опуса “Дневник неудачника, или Секретная тетрадь”. Прото-“Эдичка” использует тот же материал, но обработанный в сугубо авангардной стилистике. Экспрессионистские медитации, рваный ритм, сырые и оттого предельно болезненные эмоции. Но можно сказать иначе: мастурбационная фантазия со скатологическими нюансами, вариация на футуристические темы секса, насилия (“Я люблю смотреть, как умирают дети”). И еще бешеная бесконтрольная зависть к проклинаемой буржуазной роскоши. С одной стороны, герой гордится аскетизмом нищего.
Я люблю быть бедным – это художественно и артистично, быть бедным – это красиво. А ведь я, знаете, – эстет. В бедности же эстетизма хоть отбавляй.
С другой, разинув рот, он алчно пялится на роскошные витрины Пятой авеню.
Разбей только стекло. И заскочи в магазин. Возьми всё, что ты хочешь. Костюмы, эти прелестные трости, трогательные мягкие шляпы, лаковые ботинки и ласковые шарфы. Лавируя между цветами, задевая плечами листья пальм, отыщи вначале легкий, крепкий и изящный чемодан и складывай все вещи туда.
Таким