Пустотa. Александр Чивилев
идеалист, Фёдор, – заметил профессор Андерсон. – То, о чём ты говоришь, невозможно. Постоянная борьба, противостояние – это часть нас. Это было с самого начала, уже даже тогда, когда наши предки ещё только лазили по деревьям, они уже сбивались в стаи, у них уже были вожаки, лидеры, которые определяли все аспекты жизни племени. – Он встал и прошёлся к большому панорамному окну в стене. Там, вращаясь в такт движению центрифуги, голубела Земля.
– И уже тогда были войны! – любуясь открывавшимся с орбиты видом родной планеты, продолжил он. – Маленькие войны: стая на стаю, племя на племя. Не всегда со своим видом, нашим предкам приходилось бороться и с хищниками, и с природными условиями, но какая разница – кровопролитие есть кровопролитие. Борьба за еду, за источники воды, за тёплую пещёру, просто за жизнь, в конце концов! Слабый проигрывал и погибал. Сильный побеждал и передавал свои гены потомкам. Война, противоборство – это у нас в крови! – Он повернулся и обвёл взглядом нас, сидевших за столом. – Нельзя просто щёлкнуть пальцами и выкинуть из генома то, что закладывалось в наш вид эволюцией на протяжении миллионов лет.
– Вы, правы, профессор, – глядя на Андерсона, начал я. – Борьба у нас в крови. И пожалуй, когда-то, на заре существования нашего вида, наша воинственность была даже полезна. Сильный побеждал и передавал гены своим детям, делая их тем самым ещё сильнее, и так раз за разом, из поколения в поколение. Мы становились лучше, умнее, совершеннее. Эволюция, чтоб её! Вот только тогда мы боролись племя на племя, деревня на деревню, а теперь континент на континент. И меня до мурашек пугает тот факт, что, казалось бы, продвинувшись так далеко в интеллектуальном развитии, изобретя столь мощные средства разрушения, глубоко внутри мы, по сути, остались всё теми же обезьянами. Мы по-прежнему делим людей вокруг нас на своихи чужих. Племена разрослись до размеров государств, вожди стали президентами, шаманы – духовными лидерами. Но в целом-то ничего не поменялось. Так же, как и какие-нибудь кроманьонцы, мы боремся друг с другом за ресурсы, за территории и так далее. Вот только у кроманьонца из оружия были разве что камень да крепкая дубина, а что у нас? – я сделал паузу. – Межконтинентальная ракета с разделяющейся боевой частью. Так что, боюсь, наша же эволюция заведёт нас в тупик рано или поздно. Если до людей в массовом порядке не дойдёт наконец, что всё это деление на государства, на своих и чужих, на чёрных, белых и так далее – бред собачий, что в сущности мы все уже давно одно большое племя, то долго нам не протянуть. Рано или поздно найдётся придурок, который нажмёт-таки на красную кнопку и отправит всё в тартарары.
– Эй, эй! – вступил в разговор Рик Харрис. – Что за фатализм? Ядерное оружие существует уже полтора века, и никто до сих пор не удосужился его применить.
– Да? А как же Хиросима и Нагасаки? – возразил ему Нортон.
– То не в счёт, это было в самом начале, когда никто ещё не знал всех последствий … – он замялся. – И вообще, те бомбы были в десятки и сотни раз слабее нынешних, так что… не считается, окей? Я